В списке литературы, который публикуется на нашем сайте, постоянно обновляясь, появилась «словарно-списочная» статья о Достоевском. В виду острой актуальности многих тем и образов, раскрытых гениальным писателем, мы предлагаем статью вашему вниманию в качестве отдельной публикации, и особенно выделяем, жирным шрифтом, пророчески сказанное о нас и о наших днях.
Достоевский Ф. М. (1821 – 1881). Гениальный мыслитель, классик мировой литературы, едва ли не самый читаемый в мире писатель. Самым совершенным романом Достоевского в художественном отношении является, на наш взгляд, «Преступление и наказание»; самым глубоким в тематическом, идейном, концептуальном плане — «Братья Карамазовы»; самым удивительным как произведение пророческое — роман «Бесы». Но все романы, включая «Идиота» и «Подростка», а также книга «Записки из Мёртвого дома», содержат в себе достоинства и силу, данные их автору Богом. Никогда нельзя терять из понимания того определяющего обстоятельства, что Фёдор Михайлович — глубокий и выстрадавший свою веру христианин. Пророчества есть и в «Преступлении…». Чего стоит фрагмент из эпилога, в котором описываются трихины:
«Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую. Уже выздоравливая, он припомнил свои сны, когда еще лежал в жару и бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, — но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса».
Роман «Бесы» повествует о разрушительной, бесовской работе мирового, и российского в частности, коммунистического движения по борьбе с человечной, осмысленной, основанной на опыте тысячелетий жизни. Угадан даже Ленин в образе отвратительного Петруши Верховенского. Люди чистые и наивные часто спрашивают: Как же коммунистам не стыдно быть коммунистами и что-то ещё говорить после такого романа?
В роман «Братья Карамазовы» Достоевский включил — во вторую часть, в пятую главу, под римской цифрой V «сочинение» Ивана Карамазова под названием «Великий инквизитор». Человеку мыслящему нельзя не задуматься серьёзно и неспешно над этой маленькой, как её называет писатель, «поэмой», нельзя пройти в жизни мимо неё:
«…Ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества, — говорит кардинал великий инквизитор воображаемому, представляемому им Господу Иисусу Христу, — невыносимее свободы! А видишь ли сии камни в этой нагой раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за тобой побежит человечество как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее, что ты отымешь руку свою и прекратятся им хлебы твои.“ Но ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил ты, если послушание куплено хлебами?
/…/ Знаешь ли ты, что пройдут века и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные „Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!“ — вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против тебя и которым разрушится храм твой.
/…/ Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: „Лучше поработите нас, но накормите нас“. Поймут наконец сами, что свобода и хлеб земной вдоволь для всякого вместе немыслимы, ибо никогда, никогда не сумеют они разделиться между собою! Убедятся тоже, что не могут быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики.
/…/ Они порочны и бунтовщики, но под конец они-то станут и послушными. Они будут дивиться на нас и будут считать нас за богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господствовать так ужасно им станет под конец быть свободными! Но мы скажем, что послушны Тебе и господствуем во имя Твое. Мы их обманем опять, ибо Тебя мы уж не пустим к себе.
/…/ Приняв „хлебы“, ты бы ответил на всеобщую и вековечную тоску человеческую как единоличного существа, так и целого человечества вместе — это: „пред кем преклониться?“ Нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться. /…/ Ибо забота этих жалких созданий не в том только состоит, чтобы сыскать то, пред чем мне или другому преклониться, но чтобы сыскать такое, чтоб и все уверовали в него и преклонились пред ним, и чтобы непременно все вместе.
/…/ Из-за всеобщего преклонения они истребляли друг друга мечом. Они созидали богов и взывали друг к другу: „Бросьте ваших богов и придите поклониться нашим, не то смерть вам и богам вашим!“ И так будет до скончания мира...
/…/ Говорю тебе, что нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается. Но овладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их совесть. С хлебом тебе давалось бесспорное знамя: дашь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба, но если в то же время кто-нибудь овладеет его совестью помимо тебя — о, тогда он даже бросит хлеб твой и пойдет за тем, который обольстит его совесть. В этом ты был прав. Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить».
Для оформления материала используется картина Питера Брейгеля Старшего "Триумф смерти". 1562 – 1563.
Подробнее...