В памятнике древнекитайской философии «Дао дэ цзин», происхождение которого восходит к мудрецу Лао-цзы, жившему в VI–V вв. до РХ, говорится: «Человек следует законам земли /в другом переводе: Человек берёт за образец землю/. Земля следует законам неба /… берёт за образец Небо/. Небо следует законам Дао /… берёт за образец Дао/, а Дао следует самому себе /… а Дао берёт за образец самоестественность/». Чжан 25-й.
Дао объявляется источником всего, оно творит небо и землю, и в завершение — человека. Это напоминает иудео-христианскую космогонию. Напоминает, но существенно — отличается. Сближения и параллели с монотеистической религией можно наблюдать и в других чжанах-главках «Дао дэ цзин». Самый первый чжан гласит: «Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное Дао. Имя, которое может быть названо, не есть постоянное имя. Безымянное есть начало неба и земли, обладающее именем — мать всех вещей. Поэтому тот, кто свободен от страстей, видит чудесную тайну Дао, а кто имеет страсти, видит его только в конечной форме».
Здесь для нас, христиан, обозначено как будто очень многое: неименуемость Творящего Лица и Его непостижимость; и созидание видимого мира Той Личностью, Которая имеет имя. И даже условие познание тайн бытия. Кратко говоря, ассоциации возникают быстро и некритично из имеющихся знаний.
И вот ещё один фрагмент из 40-го чжана: «В мире все вещи рождаются в бытии, а бытие рождается в небытии». То есть, иными словами — из ничего? Тоже похоже.
Но при всём этом ключевое, главное в религии даосов, Даосизме — это понятие Дао. Не Личность, не действующее Лицо, не Существо, позволяющее человеку чувствовать Своё присутствие и вступать с Ним в общение, но — всего только понятие. В некотором смысле не больше, чем термин или, если термин звучит обидно, то категория, обозначенная иероглифом со множеством значений, среди которых главенствующими являются «путь», «первоначало», «закономерность».
И невольно возникает некое представление о том, как всё было в духовной истории земли: разные народы оправились в путь из одного пункта, от одного источника и, находясь в пути — буквально в дао — за тысячелетия путешествий что-то забывали, и о чём-то смутно потом вспоминали… Иные теряли больше, иные меньше, и только те, которым было поручено хранить существенное — память о Творце и Его воле — память не утратили. Это не заслуга, но великая ответственность.
О чём смутно припоминают народы, для которых начало – они об этом могут и не подозревать — размыто, безлико? О том, в частности, что где-то за пределами видимого мира таится небытие. Что был некогда исход, и ныне есть — это очевидно — движение. А что ещё забыли? Главное, забыли Того, Кто отправил в путь. Всё стёрлось, ушло в туман времён, и осталась только дорога под ногами и недалёкая перспектива перед глазами. Но ведь если забыто Лицо пославшего нас, человеков, в мир, и не звучат в душе слова напутствия, то тогда не может быть понимания цели — куда я иду и что нужно, чтобы достичь успеха. Нет цели — нет и живого глубокого смысла. Остаётся сам процесс, совершение движения. И вот как бы в ответ на такое положение вещей в даосизме названа цель жизни человека: жить, чтобы жить, и жить как можно дольше. Или, в другом варианте, «Жить долго, не умирая». Имеется в виду, конечно же, жизнь чувственная, ощутимая, земная. Не вечная, не с Богом, Которого человек лично узнал, и Которому от зачатия лично известен.
Коль скоро самым ценным для людей определённой культуры является текущая жизнь, то и продление её становится самой важной задачей. Поэтому в Китае с древних времён, помимо науки о правильном питании и оздоровительной дыхательной гимнастике цигун, развивается внешняя, лабораторная алхимия; и ещё очень странная для остального мира алхимия внутренняя (учение о бессмертном зародыше, который способен, при правильных упражнениях, преобразить и обессмертить тело аскета). Внешняя алхимия занималась поисками эликсиров бессмертия, и своими экспериментами уморила в IX веке трёх императоров, принявших т.н. называемые «лекарства от смерти»: они, вероятно, отравились напитками с сильным содержанием ртути и свинца. Попутно алхимики изобрели порох, его применял Чингисхан в походах. Порох стал известен арабам, воевавшим с христианами. В Европе его активно стали использовать в начале XIV-го века.
Изобретение пороха.
Но христиане, благодаря Библии и традиции Своей Церкви, хранят и обновляют в душе память о личном, глубоко личном общении. Была одна семья: Бог и первые люди. Это и самое фундаментальное Предание, и не умирающее чувство родства. И поэтому для христиан остры и действенны слова Библии о Творце, о создании мира, и о назначении человека, смысл пути которого, от самого рождения — тоже жизнь, но жизнь бессмертная, достигающая бессмертия не путём применения лекарственных средств и различных психофизических — медитативных, дыхательных — техник, а совсем по-другому. Всемогущий Бог, Которого христиане знают и Которому совершенно доверяют, Своей любящей волей «В начале сотворил /…/ небо и землю». И всё, что возникало после, творилось Его Словом: «И сказал Бог: да будет свет….» «И сказал Бог: да будет твердь….» «И сказал Бог: да соберётся вода….» «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему….» Вот источник — Божие сказанное Слово. Сказанное Лицом Бога, возникшее в тайне Божественной жизни. А до мира, созданного Словом, не было ничего — Один Бог.
Но Бог есть любовь. Любовь же, настоящая, разве она может быть к самой себе? Нет! Бог творит, потому что в любви Своей и мудрости Он так решил. Рождённое Вечностью — вечно, и появившееся от Совершенства — совершенно. И каждый рождающийся — дитя Бога. А испорченное, и даже изуродованное, и даже уничтоженное злой волей Бог восстановит, сделает ещё лучшим. Всё, что мы видим, когда-то не существовало. И нас самих когда-то не было. И вот мы живём, потому что Бог так захотел. Значит, бояться нечего.
«Маккавеи». Войцех Статтлер. 1842 год (Краков, Национальный музей).
«Сын! — говорила Соломония своему сыну, преданному на мучение царём Антиохом IV Эпифаном, — сжалься надо мною, которая девять месяцев носила тебя во чреве, три года питала тебя молоком, вскормила и вырастила и воспитала тебя. Умоляю тебя, дитя мое, посмотри на небо и землю и, видя все, что на них, познай, что все сотворил Бог из ничего и что так произошел и род человеческий. Не страшись этого убийцы, но будь достойным братьев твоих и прими смерть, чтобы я по милости Божией опять приобрела тебя с братьями твоими» (2 Мак. 7, 27–29).
Начало Евангелия от Иоанна продолжает начало Священного Писания Ветхого Завета, вторит ему, прямо рифмуется с ним по смыслу: «В начале было Слово… Всё через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков» (Ин. 1, 1–4).
Итак, нам об истинном источнике жизни напоминает здравый смысл, который должен найти место в нашем сердце; и, отдалённо, напоминают иные религии; и, внятно и совершенно ясно — вера христианская, православная; и, наконец, та культура, что из христианства выросла, что расцвела на его доброй почве. Мы теряем из памяти, вместе с утратой смысла жизни, то знание, что Словом Божиим, лично Иисусом Христом, всё сотворено, а поэт наш, Николай Гумилёв, чеканно и торжественно возвращает нас к пониманию основ:
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это — Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.
Подробнее...