Встретил небо, встретил небо... Очень знакомое что-то, откуда это? Я читаю это каждый год, торжественно, лицом к Церкви, ко всем стоящим в ней людям, на Пасху. Они тоже пришли на встречу с Небом, с воскресшим Богом. Эти слова из Слова огласительного в день преславного Христа Бога нашего Воскресения святителя Иоанна Златоуста. Святитель описывает, нет, возглашает красиво и вдохновенно, как огорчился ад, встретив Христа не мёртвого, а угасившего смерть своею смертью. Ад низвергся, умер. Потому что пленил его Сошедший в него. Ад принял тело (бездыханное тело снятого с Креста Иисуса) — и коснулся Бога, принял землю и встретил небо. Встретил небо.
Встретить небо можно — и чаще всего так и бывает, наверное — совсем неожиданно. Как вообще люди, в древней Церкви, обращались в Христианство? Я этот вопрос задаю, среди прочих, на беседах с родителями и крёстными перед Крещением. Как? Да и в наше время тоже. На глубине, в таинственном механизме обращения всё главное — совпадает. В древности и в наше время. Услышали что-то, запало в душу... Прочитали книгу, или отрывок из статьи в журнале. А ещё важнее, метче: поступка самоотверженного, мужества христианского стали свидетелями (как сейчас в Сирии, в этом, например, маленьком городке, где монастырь святой равноапостольной Феклы). А в те далёкие века публичные казни мучеников — то есть дословно «свидетелей» — обращали ко Христу многих зрителей, пришедших «на позор сей».
Монастырь святой Таклы (Феклы). Маалула. Сирия. "Фотобанк Лори".
Помню человека, некрещёного до двадцати пяти лет, которого поразила, пленила чистота девушки православной. И он потянулся к тому, что было для неё дорогим. Достал Евангелие, прочитал. Говорит, что, перевернув последнюю страницу Евангелия от Иоанна, надел ботинки и поехал в Елоховский собор (другой церкви не знал), подошёл к человеку в подряснике (выяснилось позже — к пономарю) и сказал ему громко и решительно, чем немного напугал его: я креститься приехал, верю в Бога, что мне сейчас нужно, куда идти? Его крестили, конечно, но не в этот день и, заботясь о нём, о том, чтобы он с хорошей работы не вылетел, не в соборе, а в Удельной, под Москвой, в деревянной церкви, и скромно крестили, без записи.
Церковь Троицы Живоначальной (фрагмент). Станция Удельная. Раменский р-н. Московская область. "Фотобанк Лори".
Вот встретился обыкновенный человек с таким же человеком, во всём подобным ему, только один в глазах другого увидел что-то неповседневное, какое-то небесное отражение. И задумался. Или фильм посмотрел, музыку услышал. В храме на службе оказался. Как та девушка в Нью-Йорке, которая перешагнула случайно (неслучайно?) порог Никольской церкви и увидела Христа распятого. Приблизилась к Нему, с ужасом всмотрелась, и замерла. Стала приходить, а языка не понимает, ни церковно-славянского, ни русского, но идёт служба, поют, кадят ладаном, горят свечи. И люди вокруг, она это чувствует, тоже потрясены тем же, чем и она: страдает кто-то на Кресте, Кто не должен страдать. Но поверх этого, чувствуется, что все вместе они что-то знают, нечто невидимое им открыто, и это делает их собранность небезотрадной, небезнадёжной, внутренне светлой. А что здесь царит, что их соединяет? Она тоже потянулась, не отдавая себе отчёта в своём порыве, к выяснению. Что здесь пребывает такое невидимое, сильное, ни с чем не сравнимое? Я тоже — она потом улыбалась счастливо — хотела знать, желала в этом главном быть, как они. Человек смутно ищет лучшего, хочет быть счастливым.
У Бунина есть сонет «Вечер». Конечно, он не по этому поводу, но почти, но близко, и красиво. Удовольствие просто переписать его. Получает же удовольствие играющий на фортепьяно: смотрит в ноты и осторожно играет, и удивляется, какая чудесная музыка возникает под руками.
О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе лёгким белым краем
Встаёт, сияет облако. Давно
Слежу за ним... Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано...
Да, встречи. И есть главная встреча, которая без труб и огласки. Господь Бог пришёл в мир незаметно. О встрече как таковой хочется неторопливо подумать, под этим углом зрения взглянуть на все вещи.
Человек ли нащупывает, ища... сам порой не знает чего, но о чём томится, тоскует душа. Света ищет, чистоты, высокого и обновляющего всё его существо дыхания настоящей жизни, весны, любви. Может быть, это всё сосредоточено в Боге, от Него исходит, Им даруется? Или, за очередным поворотом судьбы, нежданно-негаданно для нашей беспечности, Бог нас через кого-то окликает, касается ума, сердца? Так или иначе, встреча происходит. А что, всё-таки, чаще бывает в начале? Скорее всего, ни то и не другое, но и то, и другое, и всё одновременно. Только вне времени. В тайне. Время загудит потом: этапы, ступени.
Прежде, чем человеку откроется окружающий мир как неслучайный узор, продуманный, кем-то с любовью и мыслью вычерченный и расцвеченный; и прежде, чем он научится прислушиваться к голосу своей души, всматриваться в себя, рассуждать и в чём-то важном убеждаться — он встретит другого человека, знающего и любящего.
О! Как неоценимо ответственна эта встреча. Мать и отец — вселенная для ребёнка. Один молодой мужчина, очень серьёзный, до тридцати лет прошедший всякие суровые испытания, и горькие падения, и страшные опасности, осознанно и радостно собирался в монастырь. Я его спросил, давно ли он верует, и что его побудило выбрать такой путь к Богу?
—Мне мамаша, — ответил он, — года три мне было, показала крестик и сказала: это Господь. Я с тех пор не сомневаюсь. Вот так врезалось в ум, и я и не забывал никогда, даже когда водку пил и людей обижал. А чтобы не мучиться, пил. А потом перестал, решил — буду с Богом.
Как же остро и нежно должны были быть сказаны эти слова, чтобы они, живым зёрнышком упав в самую тёплую глубину сердца, смогли там отлежаться, окрепнуть, возрасти и расправиться, и вдруг оттереть всю муть с души...
Над ребёнком склонятся мама, как над человеком зрелым, думающим, склоняется небо. Маленький человек ещё неба не понимает — что оно такое; ещё звёзд не видит, не различает их путей и сочетаний. Но в его маленьком небе горят свои солнца: лица родителей и других самых близких людей. И вот мама говорит малышу, что у него и у неё есть ещё Кто-то, Кого она тоже очень любит, и не меньше, чем своё дитя, и Кто над всеми людьми. И это же малышу говорит не кто-нибудь, а сама жизнь, то есть мама.
У Андрея Платонова, русского писателя, есть рассказ «Ещё мама». Он — о расширяющейся любви и заботе взрослых о детях. Учительница обняла и начала успокаивать мальчика, который испугался чёрного быка с кровавыми глазами, подступившего к окну школы. Артём, так звали мальчишку, от страха закричал : «Мама!» Учительница схватила его и прижала к своей груди: «Не бойся! ... Сейчас я тебе мама!»
Стадо племенных быков погнали дальше, Артём успокоился и спросил у Апполлинарии Николаевны:
— А ещё у меня есть ещё мамы?
— Есть, — ответила учительница. — Их много у тебя.
— А зачем много?
— А затем, чтоб тебя бык не забодал. Вся наша Родина — ещё мама тебе.
Был у меня такой период в моей священнической жизни, когда я года два подряд, а то и три (честное слово, точно не помню), ходил по пятницам, к четырём часам перед разбором детей по домам, в Детский сад. Собирали детишек в зале, группы две или три, от подготовишек и ниже, и я рассказывал им сказки. Да, в основном это были сказки, причём трёх родов: прочитанные накануне или давно, и сейчас пересказываемые, с выражением и всякой иллюстративной мимикой и жестикуляцией; во-вторых, придуманные мною дома, за письменным столом; и, наконец, сочинявшиеся прямо на месте. В голове, как правило, несколько образов и назидательная идея, и я начинаю плести из них сюжет.
Но чаще я пересказывал классику и хороших современников. Ещё немного рисовал с ними и просто рассказывал о природе, о мире взрослых людей. А однажды попытался даже адаптировать Книгу пророка Ионы. Слушали с раскрытыми ротиками; особенно запомнились мне их глазки, когда я описывал волну разбушевавшегося моря высотой «вон с тот пятиэтажный дом за окном», тёмно-зелёную, пенную, готовую проглотить кораблик и всех пассажиров вместе со спящим пророком Ионой.
Ну конечно, с пророком и с большим городом Ниневией, в котором было много детей, а также осликов и овечек, всё кончилось хорошо. Чтобы плохо — недопустимо. Дети должны жить во свете и радости. И вот помимо сказок, историй и всяких рукоделий, для закрепления нравоучения, которое содержалось в сказке, я с ними иногда беседовал. О чём? О самых главных вещах. Разумеется, с мыслью о душевной пользе. Например, о любви к родителям, воспитателям, друзьям, собачкам и кошкам, цветам и травкам, ко всему миру. Задавал вопросы, подсказывал ответы.
Как-то речь коснулась будущего: вот мы вырастем, станем большими. Девочка одна, с огненно рыжими кудрями, очень сообразительная и быстрая, вдруг сообщила: — А у нас в подъезде бабушка умерла! Я сочувственно закивал головой. И слышу, сбоку:
— А что эта бабушка умерла?
— Как что? – отвечаю я машинально. — Наверное, время пришло, стала старенькая.
— А что умерла?
Я снова о том же. Но через минуту мне стало совершенно ясно (впрочем, я всегда об этом догадывался), что дети смерть воспринимают не так, как мы, то есть неискажённо. В принципе, они о ней не думают. В их душах царит настроение расцвета, пробуждения. Но если разговор всё же зайдёт о том, что для нас — кончина, то дети обнаруживают подлинное, не испорченное взрослыми, чувство жизни.
Та самая, что всё спрашивала, что да как умерла, вдруг поворачивается к рыженькой и говорит: — А ты тоже умрёшь?
Пауза длилась совсем недолго, но мы все притихли в ожидании ответа: заведующая, две воспитательницы и я. А рыженькая умница, которую переполняли чувства, так что она не могла их сразу и высказать, даже ручками всплеснула:
— Как же я умру, когда меня мама любит!
Мама для неё — любящая вселенная; мудрый, всемогущий и нежный мир. Вечный, так как времени впереди — не охватить взором и умом! Если она меня любит, то она меня не отпустит: бояться нечего!
Когда поймёт мыслящая душа — а ей понять, значит, увидеть сердцем, поверить — что её действительно знает и любит Бог, тогда даже онемеет на миг от счастья. Потому что вечный Бог её никогда не забудет, не бросит, не отпустит. Как же я умру, когда меня Бог любит!
Вводную иллюстрацию предоставил "Фотобанк Лори"
Подробнее...