Правкруг.рф

Трудник

Возвращаясь с Соловков домой, я прибыл на теплоходе «Василий Косяков» в Рабочеостровск. Мой поезд был утром следующего дня, и на ночлег я решил остановиться в Доме паломника. Это заведение — такой дом для ночлега прямо на берегу Белого Моря. Придумано для отдыха в пути паломников и богомольцев, направляющихся на Соловки и возвращающихся обратно. Дом паломника принадлежит подворью Соловецкого монастыря, представляет собой большой деревянный сруб, разделенный на мужскую и женскую половины. За символическую плату можно переночевать, попить чаю и умыться. Доказывать свою принадлежность к паломникам при заселении не пришлось.

Я вошел внутрь — две большие комнаты, деревянный стол, трехэтажные нары для постояльцев. Иконы и православные книги. За столом сидел пожилой мужчина, пил чай. Он был лысоват, с седой бородой, одет в старый коричневый свитер и синие джинсы. В манерах, поведении и разговоре угадывался житель столичного города. Я сел за стол, разговорились.

— Раб Божий Александр, — представился мужчина.

Александр направлялся в Соловецкий монастырь трудником. Ехал на неопределенное время.

— Возможно на пару месяцев, а может и больше, как Бог на душу положит.

В прошлом году он уже был на Соловках — жил и работал в Монастыре 3 месяца. Будучи по профессии звукорежиссером, помогал прокладывать кабели и настраивать звуковое оборудование, работал электриком.

Александр стал расспрашивать меня — откуда, чего и как. Слушал внимательно.

— Так Вы, стало быть, с Соловков едете, так. Как долго были?

— Неделю.

— Исповедовались и причащались?

— Да.

Зачем-то ответил я. Это не было правдой, я оправдывался за своё пребывание в доме для богомольцев. Почувствовал себя в тот момент скверно.

— В Химках живёте? Ааа, вот как. А я из Москвы — соседи мы с Вами! — обрадовался Александр.

Потом помолчал и спросил

— А окормляетесь там у себя, в Химках, значит?

— Угу.

Я снова соврал. Вина за то, что ночую в доме для верующих паломников, а в церкви бываю редко, на исповедь не иду и не причащаюсь, давила мне в грудь. Захотелось выйти.

Александр внимательно наблюдал за мной. Из-под седых кустистых бровей, прямо на меня смотрели его глаза, правый был чуть прищурен. Он слегка покивал головой.

Больше не разговаривали.

«Окормлятетесь» — это диковинное слово так и вертелось у меня в голове, долго повторялось ещё….

Дурачок

Со второго этажа грубо сколоченных нар выглянул парень с порослью на лице. Приподнялся на руках и улыбаясь, сказал:

— Здравствуйте, а я с Вами сюда приехал, на пароходике.

— Привет, — сказал я. — Полно народу там, я был в трюме, не видел тебя.

Он заулыбался еще больше, закивал и засуетился. Старик подошел к нему и стал успокаивать, как ребенка

— Ложись уже, Женька, отдыхай.

— Да, да — ответил парень и скрылся под одеялом.

Я разместился, попил чай и решил прогуляться. Парень не спал, он глядел на меня сверху и улыбался. Предложил ему составить мне компанию. Он обрадовался, спешно слез с нар, оделся. Наряд его был необычный — модная рубашка цвета хаки, с погончиками, и нашивками в милитари стиле, брюки от строгого коричневого костюма, большущая бесформенная синяя куртка на синдепоне, заношенная и явно с чужого плеча. На голове яркая красно-синяя шапочка-петушок, которая была писком моды в середине 80-х.

Познакомились — парня звали Женя, ему 21 год, из Печор.

Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь.

Говорил Женя, словно рассказывал сказку: его русский — со старыми словечками, которые уже не помнят в больших городах, певучими интонациями и мягким говорком с непривычными ударениями. Он немного картавил и его «о» была похожа на «ё», отчего речь становилась очаровательней. «Я из Петёоолы», говорил Женя и улыбался.

— Я инвалид, — запросто сказал Женька. — По голове.

Он замолчал ненадолго, потом спохватился, будто вспомнил что-то чрезвычайно важное и сказал, — А приезжай ко мне в Печоры! Приедешь, а!? — сказал он, близко подошел ко мне и посмотрел в глаза. В его взгляде была просьба, почти мольба и страх, что если я не приеду к нему в Печоры, случится что-то непоправимое. Случилось это неожиданно, я смутился, не зная как быть. Он стоял, почти прижавшись ко мне, в его редкой бороде застряли крошки. Ждал ответа. Я похлопал его по плечу, улыбаясь, ответил:

— Да, конечно приеду. Приеду непременно.

Женя назвал адрес, повторил его еще 2 раза. Мы пошли на пристань.

По дороге Женя рассказал мне, что мама его умерла несколько лет назад от пьянства.

— Сама виновата, потому пила много, да!..

Что до 18 лет его опекала Ольга Геннадьевна

— Ольга Геннадьевна хорошая, да, она меня отстояла у комиссии. Они хотели меня в интернат определить, да… Но Ольга Геннадьевна отстояла!.. Хорошая она. И ремонт мне сделала. И сейчас помогает, приходит. У меня своя квартира, а отопление там — печка. Мне нельзя, вот она и приходит топить. А соседи у меня пьют, да… Они пожар сделали и мою квартиру хотели себе отнять, но Ольга Геннадьевна меня отстояла.

Потом мы шли молча по доскам причала, смотрели на чаек и в море, на серые тучи.

Тут Женя снова вздрогнул, остановился и взял меня за руку.

— Приезжай ко мне в Печоры, ладно. Я ждать буду. У меня ж своя квартира есть.

Он смотрел мне то в один глаз, то в другой и ждал ответа. От него пахло сдобными булками и чесноком. И снова я почувствовал себя неловко. Как будто мне приходилось обмануть ребёнка, чтобы он не заплакал.

— Да, Женя, конечно. Конечно, приеду…

Он отвлекся, мы пошли дальше, по улицам Рабочеостровска. Как и положено в июле в 12 ночи было светло, по дороге нам встретились пьяные подростки с пивом, которые спешили в барак, по всей видимости, в гости. В окнах второго этажа горел свет, громко звучала песня: «Все невозможное — возможно, знаю точно!»

— Женя, а что ты на Соловках делал?

— Я к отцу-настоятелю ездил, меня из Печор туда отправили, в монастыре жил, с чернецами. Они хорошие, — он сделал паузу, подумал и добавил — Добрые они, я с ними дружил, а с трудниками — нет, они меня не понимают, суетятся всё…

— А дома чем занимаешься?

— Сижу в квартире, ничего не делаю. Еще в монастыре у нас помогаю, у нас монастырь тоже есть — Свято-Успенский. Там бываю, приезжим говорю «Не оставляйте сумки при входе, опасно это — пропасть могут! А они некоторые всё равно оставляют — глупые...»

— Мне люди деньги дают, — он заговорил тихо, почти шепотом, — Знаешь, у меня денег много!

С этими словами Женя полез за пазуху своей безразмерной куртки и покопавшись в её недрах с пол минуты, извлек потёртый большой женский кошелёк бордового цвета, раскрыл его и поднёс к моему лицу, наблюдая за реакцией.

— Смотри, видишь сколько!

Кошелёк был заполнен десятками, полтинниками и сотнями.

— Тут несколько тысяч! — восторженно произнес Женя, глаза его блестели.

Меня это смутило и порадовало в то же мгновение — передо мной стоял богатый человек. Дал ему пару бумажек.

— Женя, спрячь его подальше, — сказал я. — Не показывай всем подряд, знаешь, всякое бывает…

— Да-да, — закивал он. — Мне и брат келарь так говорил, да. И поспешно спрятал кошелек.

Мы возвращались к паломническому дому, у крыльца остановились, долго смотрели в море, стал моросить дождик.

— Пойдём в дом. — предложил я. — Пора спать, вставать рано.

Женя задумался, снова посмотрел на меня своим удивительным взглядом, полным надежды и тревоги. Я от неловкости улыбнулся, Женя заулыбался в ответ.

— Да, пойдём, надо спать.

В доме он поднялся на нары, не раздеваясь, забрался под одеяло и укрылся с головой.

Я присел к столу и задумался. Я не мог спать, что-то бродило в душе, ныло и пело.

Женька выглянул из-под одеяла, свесил голову вниз, поглядел по-детски, по-доброму и сказал:

— Ну ты приезжай ко мне в Печоры, ладно!? Обязательно приезжай!

Солдат

Я проснулся ранним утром. Ни Александра, ни Женьки в доме уже не было. Уехали – один на заветный остров, другой — домой, в квартиру с печкой. Покинул паломнический дом и я. Добравшись до Кеми, я сел в свой поезд, возвращаться домой, в Москву.

В плацкартном вагоне, в соседнем с моим закутке, ехал солдат. Молодой темноволосый парень с обаятельной улыбкой. Армейский свитер, пятнистые брюки цвета хаки, шерстяные носки, поверх которых надеты пляжные китайские тапочки с надписью шариковой ручкой «Печенга». На верхней полке, я увидел его не сразу, ехал еще один армеец, он спал отвернувшись к стенке.

Немного погодя первый подсел ко мне, разговорились. Не знакомились, говорил в основном Солдат, изредка делал паузы, чтобы перевести дух или услышать ответ на вопрос, который задал. Солдат возвращался домой, не дослужив до конца призыва полгода. Он был чем-то расстроен. Сначала рассказывал о части, где служил, о тамошней природе, зверье и рыбе. Было видно, что это не о том — что-то давило, сидело внутри, будоражило и просилось наружу. Солдат поинтересовался: «Вы не военнослужащий?» Получив отрицательный ответ, поведал свой рассказ.

Солдата комиссовали «по дурке». Ротный приказал Солдату и его двум сослуживцам починить козырек над входом в казарму, тот был в аварийном состоянии. Чинили без страховки, козырёк обломился, ремонтники попадали. Сослуживцы ушиблись, солдат повредил позвоночник. Попал в госпиталь, травма не позволяла продолжать службу. Ротный договорился с врачами и устроил всё так, что комиссовали Солдата не по причине повреждения позвоночника, а из-за психического расстройства, прикрыв, таким образом, свою задницу.

— Его через 2 месяца в Москву должны перевести, плюс очередное звание вот-вот должно прийти по выслуге. Поэтому такие косяки ему были ни к чему.

Солдату было обидно — отслужив половину срока, он возвращался домой «психом».

— Теперь вот еду домой — как снег на голову сейчас заявлюсь – ни жене, ни матери не сообщал. Сопровождающий со мной вон еще едет — Солдат кивнул на сослуживца. — Должен довезти меня до военкомата и отметку получить в бумагах, что возвращает меня по такой вот причине. Хороший он парень — контрактник, привык уже в армии.

Солдат помолчал и стал успокаивать себя, размышляя вслух

— Да пёс с ним — подумаешь! С получением разрешения на оружие, кажется, только проблемы могут быть — так оно мне ни к чему. Да в органы не возьмут служить — ни в жизнь туда не пойду! Автослесарь я — тут моей работе эта ксива дурацкая никак помешать не должна, правда ведь?

Я успокаивал его, говорил, что всё будет хорошо. Он слушал, кивал, раздумывая о чем то, потом добавил:

— А с правами как, не смогут же они у меня их отнять из-за этого! Ведь не псих же я в самом деле! Это ротный — гнида, всё так подстроил, всю жизнь мне запоганил, сука!.. Вообще, в армии сейчас беспредел полный происходит, срок сократили до года, так офицеры злятся — вымещают по полной на нас за это. Дрючат будь здоров! Только в нашей части 4 человека за полгода погибло — один вздёрнулся, одного старослужащие застрелили: хотели загнуть его — заставить западло какое то сделать, тот отказался, они с психу в него по рожку и засадили — тело в тряпки... Один убежал из части, нашли через несколько дней на сопках мёртвого — замёрз. Еще один — в больничке от побоев помер.

— Хотя вон сопровождающий мой, — Солдат показал на верхнюю полку. — 6 лет уже по контракту служит. Говорит — «нормально» — одет, обут, зарплата идёт и делать особо ничего не надо. Он детдомовский, ни родных, ни кола, ни двора.

Солдат замолчал, смотрели в окно, за которым неслись болота и чахлые деревца карельского леса.

— Тяжело выдержать — прессуют. Но возможно. Я свою позицию определил — «Хоть режьте — не загнёте в бараний рог!» Не выдерживают некоторые. Есть, конечно, выход — сдаться «по психу» и залечь в больничку. Докторица наша Ирина Михайловна, говорит: «Нет сил терпеть — приходите, врачебная комиссия заниматься будет, я помогу — живы останетесь и домой поедете» Ирина Михайловна — замечательный человек, в армии редко таких встречал. Спишут домой как психически несостоятельного и всех делов — только стрёмно как-то это…

Я не собирался, так нет же, против желания — дурик и всё тут!..

Солдат ставит локти на столик, сжимает кулаки, и опускает на них голову, закрывая лицо. Молчит. Поднимается, смотрит мне в глаза.

— Пол срока вытерпел, уже б легче стало, так нет же! Ccccука!.. Вон сопровождающего еще со мной отправили, как невмендоса какого то!

Снова пауза. Потом Солдат спрашивает:

— Как думаете, жена не уйдёт от меня? Вдруг с психом жить не захочет?

Я оторопел — этот вопрос прозвучал так неожиданно, что я не сразу нашелся что ответить.

— Так ты же нормальный! — Говорю. — Это ж в ксиве только написано, что ты комиссован «по психу». Ребёнок у вас, она же любит тебя и ждёт.

— Ну да, ну да. — Солдат словно опомнился. — Чего это я и в самом деле.

Помолчал.

— Спасибо Вам. Спасибо.

После этого — почти не говорили. Солдат разбудил сопровождающего, они вышли на станции за пивом, вернулись, пили, ели рыбу, смеялись.

Поезд приехал в Петрозаводск — Солдаты вышли — один домой к жене, к сыну и к маме, другой в военкомат и назад в часть.

Я поехал дальше.

Рисунки Виталия Кивачицкого.