Рациональное мышление человека не выходит за пределы трехмерного его существования — высота, глубина и широта. Оно не выходит за пределыего пяти чувств — зрение, слух, вкус, обоняние и осязание.
Рационально мыслящему человеку трудно, а чаще всего невозможно выйти из этих ограничителей его разума.
Все, что выходит за пределы его материалистического мышления, он просто-напросто отрицает, как несуществующее. Он не верит ни во что, чего невозможно увидеть, услышать, понюхать собственным носом, осязать своими руками, взять на зубок, чтобы понять, вкусно ли это, иль противно. Всe, что выходит за рамки нашего представления о длине, широте и высоте в окружающем нас мире, ему недоступно, как недоступен посторонний мир, который аршином общим не измерить.
Он ничего не берет на веру и все, что разум его не может объяснить, он просто-напростоотрицает, как несуществующее; он панически боится смерти, не видя в ней перехода в мир иной, но видя только кончину собственного бытия и переход в никуда, в пустоту небытия. Он не в силах объяснить происхождения множества чувств, живущих и рождающихся в человеческом сердце: любовь, милосердие, сострадание, сочувствие, гордocть, тщеславие, зависть и всякая злоба, ненависть, скупость, сребролюбие и множество иных добрых и злых движений сердца. И все они, как некая энергия, властвуют над нами. Откуда они?
Рационалист не верит ни во что сверхъестественное, тем более в чудеса. Для него их просто нет, а посему и объясняет их общими словами — совпадением, не от нас зависящим стечением обстоятельств, предопределением судьбы, так уж вышло, так уж получилось, самовнушением, гипнозом, предубеждением. Да, так уж вышло, и многие-премногие — «если б да кабы…». Вот уж действительно, во что веришь, то и получишь. Предрассудками и суевериями в нашей голове битком набито и все они, как ни странно, исполняются. А уж если черная кошка дорогу перебежит — беда неминуема.
У верующего человека все иначе. Его иррациональный разум живет в другом измерении, не в трехмерном пространстве, а в Божьем мире, многомерном, земном и потустороннем, реальном, а не придуманном и не ограниченном пятью примитивными чувствами, а множеством, для жизни в Боге. Смерть для него не уход в никуда, а в жизнь вечную. Для него чудом наполняется каждый день его жизни. Для него нет в жизни случайностей, а все связано в единый узел бытия. 0н принимает из рук Божиих, как нужное для спасения его души: и радость, и горе, и потери, и приобретения.
Он знает цену всем живущим в его сердце чувствам, принимая их или отвергая.
Без этой прелюдии о разнице двух мышлений я не смог бы рассказать вам о чуде, к которому я имел некое сопричастие.
В своей автобиографической повести «МИЛОСЕРДИЯ ДВЕРИ» я рассказал о нем и о Маргарите Анатольевне, с которой оно произошло. У этой духовно мудрой женщины был единственный сын, которого шестнадцатилетним мальчишкой в 36-м году посадили в лагерь по 58 ст., которую в те года попросту именовали — «за язык». Мальчишка где-то что-толяпнул, на него настучали, и в АРХИПЕЛАГ, откуда он выбрался незадолго до начала второй мировой… .
С 36-го года вся жизнь матери была сосредоточена на посылках в лагерь, чтоб он не помер в нем с голоду, и на свиданиях с ним раз в год. Наконец, он дома и рядом с ней.
В начале войны его забрали на Фронт. Снова тревоги, ежедневное ожидание армейских треугольничков со штемпелем «проверено военной цензурой». В почтовом ящике она находила радость или тревоги — жив ли он.
В 42-м долгое время ожиданий окончилось уведомлением о его гибели в боях под станицей Буденновская. Трудно и даже невозможно передать словами горе матери, потерявшей единственного сына. Мы вместе с ней заочно отпевали его в храме на Обыденке. Глядя на нее, я поражался ее мужеству и вере в промысл Божий, которая спасает человека от отчаяния, принимая посланное ему испытание из Рук Божьих, как нечто необходимое для спасения его души.
Целью ее жизни стало найти могилу сына, где-то там, в станице Буденновской. Немцы были отброшены далеко на запад, и с первым поездом на юг она уехала туда… искать…
Я, провожая ее на поезд, передал ей любимую папину иконочку Преподобного Серафима, со словами — пусть он Вам и поможет найти могилку Жоржа.
По возвращению своему вот что она мне рассказала:
Вся станица сгорела, она несколько раз переходила из рук в руки. По землянкам жили люди, кругом станицы курганы братских могил. Люди, зная, что я ищу могилу сына, смеялись — «Ты приехала искать ветра в поле. Посмотри, сколько их, братских, в которых убитых бульдозером валили, сгребая в кучи, а ты могилку ищешь». Так, в полной безнадежности и бродила по сгоревшей станице — ища ветра в поле.
А потом я вдруг вспомнила о твоей иконке и начала кричать в сердце своем к Преподобному — помоги, помоги, ты все можешь, помоги мне найти. Кричала я так, не замечая, где и куда я иду, все было словно в тумане. И в этом «тумане» я натыкаюсь начто-то мягкое, живое. Передо мной стояла женщина с ведрами, а на ее груди висел крестик моего сына, я его сразу увидела. Откуда он у вас, в изумлении спросила я — это же крестик моего cынa! Дa он-то в моей хате помер, а помирая, крестик мне свой отдал, вот я его и ношу, а похоронила я его в своем огороде, пойдем, покажу, он мне как родной.
Мы пришли вместе с ней в ее землянку, а в ее огороде был могильный холмик, под которым и лежал мой сын. Вот так, Алешенька, я и нашла то, что искала. Преподобный Серафим услышал мой крик к нему — помоги, и тут же мне помог в огороде доброй женщины найти могилку моего дорогого, единственного сына, разве все это не чудо? Конечно, ЧУДО, но не для скептиков, рассудок которых ограничен мышлением не дальше трехмерного пространства и пятью чувствами, необходимыми, чтоб в нем существовать.
Подробнее...