— Иди, посмотри, там какой-то русский пытается заказать что-то непонятное...
Ситуация мне знакома. Русские клиенты часто пытаются заказать что-то сверх меню, не понимая, что находятся в гастрономическом ресторане...
Клиентом на этот раз оказался предприниматель из Москвы, человек, видимо, со средствами. Его визитка с золотым тиснением до сих пор лежит у меня в… томике Пушкина. И неспроста.
— Молодой человек, — обратился он ко мне, — я заказал СТРАСБУРЖСКИЙ ПИРОГ!
Помните эти чудные строки: «Меж сыром лимбургским живым и ананасом золотым..."
— Простите, а как вы себе его представляете? — поинтересовался я.
— Ну как? Вы же русский, работаете в Страсбурге, в лучшем ресторане города и не знаете, что это такое? Вы «Онегина»-то читали?
— Да, изучал в русской школе, — ответил я.
— Тогда вы должны мне помочь! Я специально пришёл к вам из-за этого пирога! Я, молодой человек, познаю кулинарию через призму литературы!
— Попытаюсь вам помочь!
Я решил перевести разговор в конкретное русло:
— Пожалуйста, не могли бы вы, в свою очередь, помочь мне и обрисовать, пусть в самых общих чертах, это блюдо? Ведь я, увы, воспринимаю свою работу по-другому, наоборот, то есть литературу через кулинарию!
Клиент закатил глаза:
— Знали бы вы сколько было пролито чернил, поломано перьев, карандашей и ручек в спорах о точном рецепте! Но я знаю точно только одно: это пирог из знаменитой гусиной печёнки Эльзаса!
— Тогда договоримся так, — план уже созрел в моей голове, — вы выбираете любое готовое меню нашего ресторана и доходите до сыров включительно.А тут я вклиниваю ваш пирог, исходя из моих намерений вам помочь! Согласны?
Клиент радостно захлопал в ладоши.
Пока он выбирал меню, я отлучился на пятнадцать минут.
Затем я больше работал переводчиком, так как посетитель оказался очень интересующимся французской кухней. Он задавал много вопросов не только мне, но и официанту, а также сомелье. Ответы он деловито записывал в блокнот. После сыров я принёс, как и обещал, блюдо, укрытое со всех сторон салфеткой.
— Прошу прощения, — начал я, — разрешите, прежде чем я подам вам пирог, рассказать историю про тётю, которая приехала из России во Францию погостить у своей дочки.
— Причём тут тётя? — забеспокоился клиент.
— Дело в том, что муж у дочери — француз. И они и задумали, что понятно,угостить её французским обедом... И вот всё шло как по маслу до того момента, как дочка принесла блюдо с сырами и с листьями салата...
– Ты что, доченька, — удивилась тётя, — я уже солёное закончила, а ты опять несёшь!
— Это вы к чему? — уже с интересом произнёс клиент.
— К тому, что тётя по-своему была права, исходя из русского порядка подачи блюд. И вот Страсбургский пирог — хотя многие совершенно уверены в том, что это паштет из жирной гусиной печени, запечённый в тесте — никак не мог быть с гусиной печёнкой, так как шёл после сыров! Потому что это — сладкое блюдо! Протокол оближ! А кулинарный протокол был французским во времена Пушкина!
— Это бесспорно! — согласился русский. — В его среде, точно, французский!
— Тогда признайтесь, пожалуйста, после французского меню с сырами вы готовы сейчас съесть жирный, сытный, с гусиной печёнкой, пирог?
Клиент бросил взгляд на сырную телегу, еле заметно, пытаясь сдержаться, икнул, и лицо его стало напряжённым.
— Вот-вот! — продолжил я. — А без нашего пирога десерт отсутствует!
— А ананас? — не сдавался гурман.
— Ананасы подавали в конце трапезы, чтобы "осадить" в желудке всё съеденное. Это не блюдо, а скорее помощь пищеварению...
— Постойте-постойте, дорогой мой, — в глазах клиента засветилась хитрая искорка, – в научных комментариях это — нетленный пирог из гусиной печёнки, он не портился, потому что его привозили в консервах из самой Франции! Что вы на это скажете?
— Думаю, что аристократы в те времена консервов из стратегического запаса не ели… А если серьёзно, то пирогов в консервах не бывает! Сама гусиная печёнка, согласен, может быть законсервирована в стеклянных, железных банках, но не пирог... К тому же мы выяснили: наш пирог — это сладкое, десертное блюдо!
— Ну и что, по-вашему, это могло бы быть? — клиент задал, наконец, вопрос по существу.
— Исходя из моих многолетних наблюдений за здешними десертами, это… — и тут я театрально сбросил салфетку, — знаменитый Куглёфф, чем-то напоминающий наш кулич!
— Ладно, но почему всё же нетленный? — спросил мой исследователь тленной пищи, уже пробуя воздушный пирог.
— Куглёфф сохраняет легко свои качества в течение нескольких месяцев, да и нетленным, то есть незабываемым, может быть и его вкус! Этакая литературная нетленка!
Послесловие Правкруга.
Трапезная Русского на Афоне монастыря.
Когда читаешь эти строки, думаешь: как же по-разному едят люди в мире. Монахи в монастырях, и будущие священники в семинариях сидят за столами с простой пищей (может быть полезной, сытной, но не изысканной) и слушают, как один очередной монах или семинарист читает какое-нибудь житие святого. Выпадает, в зависимости от дня, и житие мученика, мужественно переносившего пытки. Или какого-нибудь отшельника в пустыне, питавшегося кореньями, и запивавшего глотком мутной воды с песком из часто пересыхающего колодца. И вот ешь суп, а уши и ум принимают образы иные, не располагающие к смакованию тонких ощущений в гортани.
В одном ресторане в Бельгии на видном месте стояла большая копилка, а над ней фотография измождённых от голода детей Эфиопии. И просьба пожалеть их, бросив от своих щедрот. По требованию клиентов убрали. Ясно, мешает пищеварению. Кусок в горло не лезет.
А у нас, в Москве, верующий владелец традиционного Русского ресторана поставил в зале большие иконы Спасителя и Божией Матери, очень красивые. Лампады перед ними затеплил. У него, вообще-то, два ресторана: есть ещё японский, без икон. Японский доход приносит. В русский как придут, посмотрят, помнутся, и многие уходят. И кухню русскую любят, и холодной водочки бы с удовольствием выпили, под горячий пирожок или соленье. Да неловко как-то. Перед Богом есть, пить и веселиться? Нет, лучше отдельно.
Вот в этом-то и проблема. Потому что как ответственному и занятому, не имеющему ни лишнего времени, ни лишних денег человеку есть паштет из соловьиных язычков (Древний Рим), или ложкой живых морских ежей (Франция)? Как? Только порвав важнейшие, соединяющие совесть и ум с языком и пищеводом, связи. То есть решив, как говорят, «пожить для себя».
В рассказе о Страсбургском пироге, слава Богу, нити протянуты. К культуре, к прошлому. И это здорово! Ну а наш Пушкин поначалу был молодым прожигателем жизни, неуёмным и жадным до всякого наслаждения, допустимого общественным мнением. Страшно талантливым, но талантливым иногда страшновато. И для него, и для окружающих. Не шутка, иметь такой талант, помноженный на такой темперамент! Это не относится к «Онегину». В четвёртой и пятой главах романа еда всё ещё удерживает внимание поэта, начиная с шестой её уже нет (наелись), а ножки (балерин и прочие, незабвенные, которых он «в России целой» найти, бедный, не мог) красуются только в первой и после исчезают. Автор поднимает взгляд выше, взрослеет. Ему открываются иные связи. Ведь и кулинария — мир осязаемый, ощутимый, вкусный; и литература — мир эмоциональный и интеллектуальный — это всё части целого и ступени к Высшему, к Создателю. И если Создатель перестанет давать нам хлеб насущный днесь, каждый Свой день; а людям не поможет мыслить, просить и благодарить, то тогда все рестораны закроются, а официанты с поварами, и эти, как их, ну которые лижут, нюхают и по капельке пьют вино за деньги — сомелье (какая нелепая и грустная профессия), останутся без работы. Не поздно многим из нас учиться есть, спать, ходить по улице, лечить больных, работать в банках и иных конторах… перед Богом. В Его присутствии. Чтобы не перекрывались главные жизненные магистрали.
Подробнее...