Страшная тема, серьезней не бывает. Мне бы и в голову не пришло высказываться по этому поводу публично, но поручили. И я свою задачу увидел в том, чтобы, не слишком погружаясь в специфику, выразить — подстрочно — любовь к жизни. В бесконечном смысле.
Итак, несколько дней назад я выступил с ненаучным сообщением на тему самоубийства перед школьными учителями и психологами. Спасибо всем дорогим учителям, слушали меня с неослабным вниманием, может быть, снисходя к моей некомпетентности, но я и предупредил сразу, что беру слово не как специалист, а чтобы поставить проблему в большом контексте, посмотреть на неё дальнозорко. Все согласились, что конкретное нельзя понять без осмысления целого, всех обозримых связей.
И особенно, по реакциям зала, меня внимательно и сочувственно слушали тогда, когда я говорил о школе, о её внутренней жизни и возможностях. И хотя я коснулся всего этого вскользь, но учителя отзывались на близкую им тему весьма одобрительными возгласами. Факт! Потому что у них наболело. И я сказанное вовсе не выдумал, а ещё десять раз смягчил, и взял всё от них же. Они, бедные, часто опасаются открыто говорить об очень важном в их служении. А важнейшее, оно очевидно и просто: ну хватит уже очки втирать — надо детям время отдавать, и не в перспективе конкурсов, наград и всяких прочих паблик релейшенз. Показуха не детям нужна — все же умные и честные люди это понимают — а чиновникам.
Вот черновик моего выступления, его набросок. Черновик потому, что, выступая, я отвлекался от текста, кое-что выпускал, позволял себе лирические прогулки в смежные области. Но основные мысли все здесь.
Если не предпринимать попыток извратить врождённое нравственное чувство человека — что, впрочем, делалось в истории — то самоубийство, как правило, всегда воспринималось как катастрофическое и безобразное отклонение от нормы. Нормально для человека, появившись на свет — жить. И не просто биологически пребывать, но возрастать физически и эмоционально, нравственно, интеллектуально и духовно. Нормальна — жизнь. Для здоровых людей самое ненавистное — смерть и разлука, и это говорит о том, что мы рождаемся не для смерти.
Разговор о смерти невозможен без осмысления жизни. И наоборот: то или иное понимание жизни зависит от того, какую перспективу видит перед собой человек. Соглашаясь в принципе, что результат и качество отдельного поступка определяются заложенной в нём осознанной целью, которая, в свою очередь, является звеном в причинно-следственной цепи поступков, не всякий человек делает из этого элементарного рассуждения вывод о наличии у жизни в целом, как совокупности частных целесообразных поступков, единой общей цели — и это во-первых, а, во-вторых, такой цели, которая с неизбежностью предполагает продолжение цепочки. Потому что, если конечный пункт пути — это обрыв у края бездны или карниз перед пустотой, то тогда перечёркивается смысл всех предыдущих ступеней.
Христианское понимание и оценку жизни уясняют, среди прочих источников, слова Иисуса Христа, записанные евангелистом Иоанном Богословом: «Я пришел для того, — сказал Христос ревнителям строгого законничества, фарисеям, — чтобы имели жизнь и имели с избытком» (Ин. 10,10). Приложение этих слов к истории мысли, хотя бы на отрезке двух-трёх тысячелетий, а затем и к истории войн, общественных формаций и идеологий, обнаруживает настоящую драму идей, яростную борьбу жизнепониманий. Разумеется, столкновения несогласных возникают, первоначально, не из отвлечённых умозрений, но исходят из сердечных глубин, и имеют ярко выраженную духовно-нравственную окраску. К концептам и словам мы прибегаем позднее как к оружию в арсенале других средств воздействия.
Будучи высокообразованными людьми своего времени, отцы Христианской Церкви унаследовали многие идеи и методы, принадлежащие выдающимися мыслителями античности. Телеология и аксиология (дословно: слова о целях и о ценностях), как разделы современной философии, имеют древнегреческие корни. В мире, как учили греки, ничто, ни одна мелочь не существует без внутренней целеустремлённости, без своего особого назначения, и всякое бытие обладает имманентной, априорной ценностью. Целеустремлённой и бесценной, то есть превосходящей всякую эквивалентную цену, является жизнь в целом.
Эти идеи получили глубокое переосмысление и новое, христианское богословское наполнение в трудах преподобного Максима Исповедника, святителя Григория Паламы. Всё бытие, согласно преподобному Максиму, причастно вечному Богу в Боге воплощенном, Боге Слове, в божественном Логосе. Эта причастность выражается посредством «логосов». Логосами мир пронизан, они суть «семенные причины», зиждительные силы и смыслы, творческие потенции вещей, явлений и лиц. Человек причастен вечности посредством логосов или энергий; и он создан свободным, и поэтому качество вечности: вечный свет и радость, или вечный ужас и одиночество, определяются земным началом человеческого бытия, которое представляет собой основание бесконечного будущего.
Почему же часть людей ничего не понимает, кроме наличной и осязаемой земной жизни, а другим, живущим рядом, наблюдающим тот же самый мир и в ту же эпоху, открыта — «жизнь... с избытком», жизнь бессмертная? А ведь она всем нам вместе дана именно таковой, содержащей в себе зерно, потенциал, код бесконечности. Рационального и простого, как арифметика, ответа на этот вопрос нет. Начало ответа — в тайне человеческой свободы. А продолжение и наполнение его внятным содержанием — в проживаемой жизни. Из всей гаммы возможных отношений к жизни самым страшным и непоправимым является вольная казнь в себе неразвившегося начала вечности, ростка необозримой полноты и силы.
Высшую идею человеческого бытия Ф.М. Достоевский заключил в следующую формулу: «Без веры в свою душу и в её бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо». И ещё о том же у него, такие же афористичные, выстраданные высказывания: «Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна и именно – идея о бессмертии души человеческой, ибо все остальные «высшие» идеи жизни, которыми может быть жив человек, лишь из неё одной вытекают» (Ф.М. Достоевский. ПСС. Т.24, с.46;48).
Ф. М. Достоевский. Фотография К. А. Шапиро. 1879.
И совесть; и искание счастья; и внутренняя, необъяснимая математически забота о чистоте своего сердца; и честь, и жажда правды; и служение другим как путь к высшему служению — к жертвенной любви: все эти «остальные высшие идеи», идеалы и ценности — все вытекают из одной, главной. В принципе, не она даже главная. Она производная. Но вкладывая свои переживания именно в такие понятия, Достоевский осуществил то, что можно условно назвать «прикладным христианством».
Он ведь писал это в Дневнике писателя, периодическом издании, рассчитанном на самую широкую публику, да ещё полемизируя с неким прямолинейным господином «чугунных идей», то есть с таким человеком, что спрямляет, приземляет, приспосабливает возвышенное к своему малоразвитому сознанию. И отсюда Того, Кто у всех на слуху, но Кто бесконечно далёк от индифферентного, от полуживотного-получеловеческого времяпрепровождения, Фёдор Михайлович здесь, в Дневнике, не назвал. Но несомненно, душа бессмертна потому, что рождена Источником бессмертия — Богом.
Впрочем, в одном из писем Фёдор Михайлович тот же вопрос договаривает до конца. «Представьте себе, — он пишет некоему Озмидову, пребывавшему под впечатлением прочитанного в Дневнике, — что нет Бога и бессмертия души (бессмертие души и Бог — это всё одно, одна и та же идея). Скажите, для чего мне тогда жить хорошо, делать добро, если я умру на земле совсем? <...> А если так, то почему мне (если я только надеюсь на свою ловкость и ум, чтоб не попасться закону) и не зарезать другого, не ограбить или почему мне если уж не резать, то прямо не жить на счёт других, в одну свою утробу?» (Ф.М. Достоевский. ПСС. Т.30, кн.1, с.10).
А в Записной тетради 1881 года, незадолго до своей смерти, Фёдор Михайлович писал: «Совесть без Бога есть ужас, она может заблудиться до самого безнравственного» (Ф.М. Достоевский. ПСС. Т.27, с.56).
Примечательно, что одарённейший из наших предков, наш отечественный гений, пламенно верующий христианин, человек, обладавший душой такой степени чуткости, что она вся была как рана, как подлинное со-страдание, и всё возрастала, менялась, откликаясь на боль мира — преподобный Амвросий Оптинский сказал о писателе, что он «из кающихся», то есть из тех, кто меняется, живёт, растёт – итак, примечательно, что Достоевский о бессмертии души писал в статье, темой которой является самоубийство.
Преподобный Амвросий Оптинский
В те годы эта беда уже нарастала, уже привлекала внимание общественности. Уходя из жизни, люди оставляли записки, иногда предсмертные каракули, но случались и выведенные чёткой рукой сочинения: крики отчаяния; крики ненависти к миру, стилизованные под презрение и насмешку. Одно такое послание послужило Достоевскому материалом для размышлений в Дневнике. Человек написал своё «логическое», холодное письмо перед самым револьвером. Достоевский постарался ясно выразить «формулу логического самоубийцы».
«Веры в бессмертие, — пишет Фёдор Михайлович, — для него не существует... Мало-помалу мыслью о своей бесцельности и ненавистью к безгласию окружающей косности он доходит до неминуемого убеждения в совершенной нелепости существования человеческого на земле. Для него становится ясно как солнце, что согласиться жить могут лишь те из людей, которые похожи на низших животных... Они соглашаются жить именно как животные, то есть чтобы «есть, пить, спать, устраивать гнездо и выводить детей». О, жрать, да спать, да гадить, да сидеть на мягком — ещё слишком долго будет привлекать человека к земле, но не в высших типах его».
Самоубийца, о котором думает Достоевский, есть, по его мнению, «страстный выразитель своей идеи.., а не индифферентный и не чугунный человек. <...> Перед ним неотразимо стоят самые высшие ... вопросы: «Для чего жить, когда уже он сознал, что по-животному жить отвратительно, ненормально и недостаточно для человека?» <...> В чём же беда, в чём он ошибся? Беда единственно лишь в потере веры в бессмертие».
Иные из постоянных посетителей Церкви времён Достоевского, и те, что в начале XXI века ходят в храм, заявляют, что в Бога верят, но о дальнейшем существовании своём или не задумываются, или его отрицают. После смерти «закопают, — весело говорила одна старушка, — и червяки съедят». Человек, в таком понимании, блюдо для червей в процессе приготовления. В какого же бога верят такие люди? Явно в какого-то своего, в некоего чудотворца по вызову, в волшебного помощника в житейских вопросах.
«Если Христос не воскрес, — писал апостол Павел христианам Коринфа, — то вера ваша тщетна». Напрасна, бесполезна вера коринфян, если они ещё не расстались со своими серьёзными заблуждениями. «И если мы, — продолжает апостол, — в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков» (1 Кор.15, 17; 19).
Согласно Достоевскому, убеждение в существовании вечной жизни крепче связывает человека с жизнью земной, временной. «Без убеждения же в своём бессмертии связи человека с землёй порываются, становятся тоньше, гнилее, а потеря высшего смысла жизни (ощущаемая хотя бы лишь в виде самой бессознательной тоски) несомненно ведёт за собой самоубийство». Отсюда писатель формулирует вывод в форме силлогизма: «Если убеждение в бессмертии так необходимо для бытия человеческого, то, стало быть, оно и есть нормальное состояние человечества, а коли так, то и самое бессмертие души человеческой существует несомненно» (Ф.М. Достоевский. ПСС. Т.24, с.49).
Содержательно этот силлогизм писателя является своего рода онтологическим и одновременно телеологическим доказательством бессмертия: бессмертием проникнуто личное сознание, и оно предложено миру как выход к высшему смыслу; и к нему, как к цели, призван стремиться человек. В своё время многие мысли Достоевского отражались и преломлялись в творчестве знаменитого русского философа Н. А. Бердяева.
Николай Александрович в статье «О самоубийстве» писал: «Поверхностно самоубийство может произвести впечатление потери всякого вкуса к земной жизни... Но в действительности это не так. Самоубийство есть в большинстве случаев особого рода проявление непросветлённой любви к земной жизни и её благам. Самоубийца есть человек, который потерял всякую надежду, что блага жизни могут быть ему даны. Он ненавидит свою несчастную, бессмысленную жизнь, а не вообще земную жизнь...
Когда же человек глубоко и жизненно проникается той мыслью, что жизнь в этом мире, в этом времени не есть единственная и окончательная жизнь, что есть иная, высшая, вечная жизнь, ему никогда не придёт в голову мысль покончить с собой». (Цитата из текста, опубликованного на сайте Победишь.ру).
В 2012 году число самоубийц в мире составляло около одного миллиона человек в год. Это число тех, у кого получилось. Пытались же уйти из жизни в последние годы от 10-ти до 20-ти миллионов человек ежегодно. Место России в этой трагической мировой статистике, к нашему прискорбию, то первое, то второе. Но в чём Россия оказалась впереди всей Европы, например, так это в количестве самоубийств в год среди подростков. Ежегодно кончают жизнь самоубийством полторы тысячи детей, а 4 тысячи совершают попытку. По данным ЮНИСЕФ, 45 % девочек и 27 % мальчиков в России хотя бы раз в жизни серьёзно обдумывали возможность самоубийства. Что делать?
Иллюстрацию предоставил "Фотобанк Лори".
Конечно, следует глубоко задуматься всему миру старших, взрослых людей. И специалисты — педагоги, психологи, журналисты — реагируют. На сегодня накоплен арсенал срочных превентивных реакций. Приводятся, в очных или сетевых беседах с намеревающимися совершить роковой шаг, различные аргументы: эстетические (безобразное тело на асфальте под окном...); медицинские (удаётся одному из пяти, прочие попадают в пожизненные калеки). Как на главную причину суицида, эксперты указывают на ложную самооценку личности, на гордость. И самым мощным антидепрессантом называют смирение как способность с миром принять обстоятельства жизни.
Но откуда эти личностные деформации и отклонения? Не в изоляции же от общества формируются, возрастают души молодых людей. Невозможно здесь не вспомнить ещё раз Достоевского, писавшего в той же статье декабрьского 1876-го года номера Дневника писателя: «У меня именно есть таинственное убеждение, что молодёжь-то наша и страдает, и тоскует от отсутствия высших целей жизни. В семьях наших об высших целях жизни почти и не упоминается, и об идее о бессмертии не только уж вовсе не думают, но даже слишком нередко относятся к ней сатирически, и это при детях, с самого их детства, да ещё, пожалуй, с нарочным назиданием» (Ф.М. Достоевский. ПСС. Т.24, с.51). С нарочным назиданием, то есть специально, сознательно и глумливо. Современные молодёжные программы в СМИ если не глумятся открыто, то делают своё дело опосредованно: ориентируют планомерно на похоть, развлечения и деньги.
Какая же великая миссия во все времена возлагалась на семью. Она есть средоточие и источник любви. Сегодня она похожа на осаждённую крепость. Но без семьи, в которой любят, в которой внимательны друг ко другу, в которой всё, что происходит с мамой, папой, сыном, дочерью, бабушкой, дедушкой — всем дорого и интересно; без семьи нам конец. Нечего обсуждать! И где ребёнок должен впервые услышать о дружбе, чести, совести, верности, вере, вечности? Там, в семье, от родителей.
Совсем недавно на моего друга, светского человека, бизнесмена, обрушили шквал ненависти и ярости, открытый шквал и бранный, будто ледяной водой окатили его из-за угла, и внешне-то это были вполне респектабельные люди. Что случилось? Они всего-навсего эмоционально отреагировали на его слова о том, что в семье детям нужно говорить о смысле жизни, о заповедях (просто, доходчиво), и о Боге. Конечно, осторожно и не постоянно, но что Он нас видит и слышит, и знает хорошо, и любит. Почему у людей вспыхнула такая реакция? А потому что все противостояния в истории живы, но в наше взвинченное, ускоренное время мы пожинаем небывалые урожаи разобщённости. Вертикальной: между Небом и землёй; и горизонтальной: между собой.
Церковь, как общество не параллельное светскому, а, используя термин из физики, интерферентное ему, проникающее в него в лице своих членов, являющихся гражданами государства, внятно говорит о грозных процессах и тенденциях, ускоряющих дезинтеграцию общества через разложение в нём его базового, личностного уровня. У нас сегодня, помимо экономических, очень слабы какие-либо иные связи и ценностные ориентиры.
Детям душно в меркантильном мире взрослых; и социальная карьера, и спорт увлекают далеко не всех, и не навсегда. Школа давно перестала воспитывать в той мере, которая присутствовала в её жизни ещё лет тридцать назад. Сегодня она (как и Детский сад) неоправданно много сил и времени тратит на демонстрационную сторону образовательного процесса, на подготовку непременных презентаций, проектов, парад успехов. Нацеленность на итоговые тестирования и растущие объёмы отчётности ослабляют в школе и без того слабую компоненту школьной жизни: воспитательную.
В результате трещина разобщённости, проходящая через систему образования, стремительно растёт. Если есть ещё в садах и школах тёплое, неторопливое, неотчётно-парадное отношение к детям, то это всегда связано с личной инициативой педагогов. Неслучаен и отраден как факт культурной жизни цикл передач на канале Культура: Ищу учителя. Само название красноречиво: вся надежда на ярких и талантливых людей, которые будут работать вопреки системе.
Двухсотлетие Отечественной войны 1812 года мы отметили, но время партизанской войны не прошло. Снова пора партизанить! То есть на свой страх и риск, по доброй совести, учить и воспитывать детей, общаться с ними, учить не ячейки заполнять на листах ЕГЭ, а «над вымыслом слезами обливаться». Своя рука — владыка. А кесарю — бюрократическим инстанциям — кесарево. Задача двойная, но на какие только жертвы не пойдёшь ради любви.
Учитель, которого я знаю много лет, жалуется: сердце, говорит, рвётся на части, По совести, хочется неспешно переживать со старшеклассниками нашу золотую классику. Но я, как заведённый, натаскиваю и натаскиваю детей к ЕГЭ. Кто его выдумал? Коварные люди, разрушители жизни. Ну трудно допустить, чтобы они были идиотами. Значит, говорит он, у них свои, холодные и безжалостные интересы.
По правде говоря, мир взрослых сейчас интересует в их прагматичной жизни только одна вещь — деньги. Но детству, отрочеству и юности свойственно устремляться к высшему, идеальному. Им нужны героизм и бескорыстие, лирика, чистота, высокие душевные порывы. Не должны они вдохновляться идеалами продаж, процентов, кредитов и скидок. Они тянутся вверх, в мир взрослых, и встречают там расчет и алчность. Возникновение субкультур — синдром ухода от серой и бездушной действительности. Это бунт, протест, иногда положительный, как у аутлайверов (переживших искушение самоубийством и прочими бедами), копарей, клинеров (чистильщиков). Иногда — тупой и опасный, как у готов или панков.
Есть и ещё одна печальная сторона в детско-юношеской жизни наших дней. Культ флирта и плотских отношений, эротика и порнография, курение и алкоголь — со всеми этими атрибутами взрослости дети начинают знакомиться порой с 7-8 лет. Взрослость входит в их неокрепшие души разрушительным товаром. К переходному возрасту многие дети, и даже из вполне благополучных семей, приходят уставшими и циничными. Что им дальше ждать от жизни? Потерявшие духовный иммунитет легко поддаются соблазну поставить точку.
Накануне первого сентября передо мной стояло шестьдесят или семьдесят детей в возрасте от семи до двенадцати лет. Я поздравлял и с началом учебного года и, между прочим, спросил: Вот вы пойдёте в школу, учиться. А зачем учиться? — Чтобы выучиться в школе и поступить в университет, — услышал я в ответ. — А зачем в университет? — спросил я. — Чтобы получить хорошую работу! — раздались голоса. — А какая работа хорошая? — захотелось уточнить мне и, поверьте, без всякого подвоха и скрытого намерения. — Высокооплачиваемая! Когда это слышишь от восьмилетних, то как-то не по себе становится, зябко. Дрожь пробирает. Как от встречи с милым личиком маленькой девочки, которая подняла реснички и вдруг взглянула на тебя глазами всё познавшей дамы.
Нам важно понимать, что далеко не у всех детей и юных такие же, как у многих взрослых, меркантильные интересы и цели. Молодому человеку трудно увидеть за плотной стеной индустрии развлечений, за ярмаркой тщеславия и разгулом потребительства свет бессмертия. Неокрепшей душе может показаться, что это и есть конечная остановка, вершина всех стремлений. И не надо удивляться тому, что не все хотят в рай земного благополучия, всё возрастающего благосостояния народа.
И последнее замечание: общее, мировоззренческое осмысление Церковью самоубийства не должно сводиться только к обсуждению средств неотложной помощи попавшим в беду. Замечательный сайт Победишь.ру, как и вся семья сайтов Пережить.ру жертвенно выполняют свою святую, неотложную повседневную работу.
Но высшие цели, о которых с такой болью писал Ф.М. Достоевский, должны наполнять непреходящим значением и придавать силы всем нашим конкретным делам по спасению людей, потерявших, или не нашедших смысл жизни. А для этого необходимо ежедневно прояснять его для самих себя.
Вводную иллюстрацию к статье предоставил "Фотобанк Лори".
Подробнее...