Правкруг.рф

После Светлого Христова Воскресения, на Светлый понедельник, приснился сон: не рядовой, удивительно живой, если не сказать, — живительный. Со смыслом, который и разгадывать-то не надо, — разве что поделиться:

Конечно, не бездушный кусок металло-пластика с сенсорным экраном владеет человеком. Смартфон — лишь наживка, маскирующая острый крючок. На него в первую очередь попадаются те, кто не мыслит своей жизни без этого электронного устройства. В чьих же руках удочка? Кто умело подсекает и вытаскивает из воды независимости порабощенные души? Тот, кому выгодно этими душами безраздельно владеть, влиять на них, вливать в них нужные идеи и смыслы.

Прости! Как легко сказать это слово! Как легко выпустить его на свободу, свободу творить добро! Легко тому, кто жаждет мира с другими, кто бежит всякой вражды, сторонится злобы и неприязни, но всюду ищет любви, тепла и света. Как часто это маленькое слово, сказанное с искренним сокрушением, спасало чью-то семью от развода, дружбу — от ссоры, любовь — от расставания!

Тема поведения на дорогах, хотя и весьма злободневная, но разве единственная, когда мы говорим об образе человека, вернее, в данном случае, когда говорим об отсутствии образа? Всё, что человек создаёт, чем живёт, все его поступки, отношения с людьми, с природой, его мысли и чувства — всё складывается в образ. Образ человека или только человекоподобного существа.

Накануне Нового года одна из моих бабушек, папина мама, та, что жила не с нами, привезла нам, питавшимся уже второй день гречкой и хлебом с чаем, целую авоську мандаринов. Это такая прозрачная сумка, вернее, сетка с ручками, растягивавшаяся до невероятных размеров. Килограммов пять-шесть всякой всячины — картошки, яблок или муки — она выдерживала запросто. А мандарины даже с мороза пахли «громко», празднично. Они заблагоухали бы на весь дом, если бы их начали чистить.

На одном из этажей я ошибся дверью и перешёл с пожарной лестницы в жилую секцию. Сделал шаг и споткнулся — снизу на меня смотрел Господь. На полу стояла большая икона, опёртая на дверной косяк. Деревянный киот из грубо выструганных досок, выкрашенных коричневой краской для полов, стекло бережно подклеено бумажными полосками, наполовину истлевшими от времени. Под запыленным стеклом имитация ризы из фольги — нехитрые цветы и узоры. На проволочных стебельках пожелтевшие цветы из бумаги. Лик Спасителя, рука, поднятая в благословляющем жесте — пожелтевшая фотография, со следами зелёной плесени у края.

Поезда всё уходят и приходят. Господи, дай, чтобы они мирно приходили и уходили. Чтобы все, с кем простились любящие, любимые — возвратились. Чтобы люди друг друга не предавали. Одна женщина — ей в 1915-м было восемнадцать — вспоминала: когда проводила жениха на фронт, в сердце дала Богу обещание, что не посмотрит с ненужной мыслью ни на одного мужчину в жизни, до конца своих дней, даже если возлюбленный её не вернётся.

"Студенчество — лучшее время жизни", — говорит мне чуть ли не половина моих знакомых постарше. Ну, я бы, может, и согласился (а может, и соглашусь, достигнув их возраста), если бы не одно но: "Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир" (Ин. 15:19). Вот и вся дилемма православного студента современного светского ВУЗа: быть со Христом или отдаться миру... (Независимое расследование — в конце статьи).