В году, приблизительно, 1964-ом, или в 63-ем, в сопровождении двух наших мам, переходили мы с моим другом Садовое кольцо. И было нам с ним по целых шесть лет. Мой друг, его звали Андрюша, решительно превосходил своих сверстников по развитию. Он постоянно и увлечённо читал книги, в разговор вставлял иногда непонятные слова, и ход рассуждений его часто веселил и удивлял взрослых.
Итак, мы переходили Садовое кольцо – это кольцевая широкая автомобильная трасса в Москве, ныне до отказа заполненная машинами, а в те годы пустынная: на светофоре тогда «накапливалось», например, два-три такси, один грузовичок-фургончик с надписью «Хлеб», и троллейбус «А» или «Б», похожий на сундучок — переходили мы улицу неподалёку от больницы Склифосовского, но не через Сухаревскую площадь, а к Ананьевскому переулку. Мама Андрея кивнула на красивый зелёный дом и сказала, что это так называемый доходный дом. Делец строил его и продавал или сдавал квартиры. Таких домов в начале ХХ века в Москве появилось немало. Но многие жили в своих домах.
— Дворяне, — уточнил Андрюша.
— Ну не обязательно дворяне. К тому времени стали обеспеченными людьми и врачи, и юристы, и сами финансисты.
— А в ХIХ веке, — настаивал Андрюша, — в своих собственных домах жили только дворяне и некоторые купцы. Твой дед был помещиком.
И он назвал известную в России фамилию. Потом вдруг мечтательно произнёс:
— Вот бы родиться в ХIХ веке.
Никто не отреагировал на его несбыточное желание. Мы прошли до Костянского переулка, и Андрей грустно сам себе возразил:
— Нет, лучше не надо. А то появится Ленин, и нас свергнет.
Мамы заулыбались. Высказывание маленького мальчика, конечно — показатель настроений в семье. В моей царило то же самое неприятие, глухое и покорное, господствующей власти. Ничуть не революционное, вполне мирное: сознательное подчинение кесарю, которому кесарево.
Мама Андрея задумчиво проговорила:
— Да живи уж в своём времени.
— Да я бы рад, — незамедлительно парировал Андрюша, — но ведь придётся стать взрослым.
Мне тот разговор вспоминается сейчас по другому поводу. Моя мысль — я это прочно удерживаю в памяти вот уже полвека, что говорит о пережитом глубоком впечатлении и волнении — после слов Андрюши, коснувшихся непрочности всякого благополучия, невозможности уютно устроиться в Истории — свить себе гнездо на долгие годы, на поколения вперёд – побежала по вехам страшных последних десятилетий. Как ни скудны были мои исторические знания, но я уже представлял себе, по-детски ярко и ужасно, и революцию, и расправы со стороны солдат и матросов, и банды беспризорников, и сталинские аресты... И смерти, смерти. Маленьких мальчиков и девочек, ещё недавно благополучных, ходивших с нянями на бульвар, пивших по утрам молоко и евших кашу, и видевших разбойников только в книжках с картинками.
И, разумеется, я примерил всё это на себя. Придут, схватят за волосы и потащат, и я буду точно знать, что через несколько минут наведут на лицо неумолимое дуло и выстрелят, и сразу в черноту провалится всё, все мои бесконечно любимые близкие, вся тёплое и ласковое счастье детства. И какой-то глубокий протест, проглоченный крик несогласия сотряс меня изнутри и оставил нестираемый след в душе: ну почему, ну зачем же людям убивать друг друга!
Революция на Украине. "Фотобанк Лори".
Во всей той трагедии, что разгорелась сейчас, в феврале 2014 года, на Украине, среди всех жестокостей, полыхающих страстей, лжи и цинизма, обид и несправедливостей, охвативших, постигших, мучающих и мирных людей, и энергичную молодёжь, и охранителей порядка — всех украинцев, которые нам свои и по вере, и по культуре, и по общему прошлому, и по физиономии (хотят они того или нет), и по многосплетённым родственным связям; и русских в русском Крыму — среди всего этого особенно печалит реакция на происшедшее братьев-интеллигентов. «Они молодцы, — замечают умственные труженики, — они добились своего малой кровью: всего-то несколько десятков погибших, или там, даже, несколько тысяч, зато...»
За что?
Или, к примеру, такие фразы: «Лучше решительные и смелые действия, чем политическая смерть».
Мне как-то не верится, что авторы подобных реплик — а это господа известные и успешные — готовы пойти под огонь, или послать на смерть своих детей. Земной шар сейчас, как большая бомба со множеством бикфордовых шнуров. Я бы — прошу прощения за то, что вставляю своё мнение в поток экспертных оценок, не смейтесь, пожалуйста; впрочем, ваше дело — любому человеку во власти от всей души пожелал бы, помимо трезвой головы, светлого ума, внятного голоса совести, ещё, как необходимейшей вещи: детского воображения, восприятия действительности непосредственного, простого, всеми ручонками держащегося за жизнь.
Она такая хрупкая, а матёрые люди, приобретающие с годами неизбежный подкожный жир, увы, перестают чувствовать. Им как будто не больно. Чего они боятся? Остаться без власти, без куска хлеба? А есть другие, и их немало, у которых с годами сохраняется чуткая детская душа. Они по-настоящему дальновидные. Но ни они сами, ни жёсткие стратеги, об этом не думают.
Иллюстрацию "Земной шар в руках детей" предоставил "Фотобанк Лори".
Подробнее...