Правкруг.рф

После того, как я сделал своё десятиминутное сообщение (больше нельзя было по регламенту) на тему: «Русские писатели и поэты о войне 1812 года», ведущая предложила юношам и девушкам задавать мне вопросы. Наступила какая-то формальная и тягостная пауза. Многие всем видом, держа в руках портфельчики и сумочки, готовились стартовать к выходу. И вот всё же приносят записку, потом другую. Спрашиваю у президиума: – Читать, отвечать? – Ну ответьте, конечно, – разрешает ведущая нетерпеливо. В записках вопросы похожие: «Что для Вас в жизни главное?», и: «Что Вы больше всего любите?»

Я зачитал записки и говорю: Бог.

• Связанные материалы
• Читать статью полностью...
• Почему ожесточается сердце?
• Вера из жизни
• Письмо к Богу
• Парашютисты

В зале молчание.

– Непонятно? Зал зашевелился, заговорил разом, но о чём они там все загудели, я разобрать не мог. Вот поднялась одна девушка, вышла немного вперёд и громко спрашивает: Кто для Вас Бог? Скажите прямо – какой Он? Ведь если нельзя потрогать, убедиться конкретно, то может, это всё выдумки? И потом, Он у каждого свой, или есть что-то объективное?

– Так как Вы спрашиваете у меня, у человека, который не сомневается в Его существовании, то я Вам отвечу одним словом, хотите?

Она кивнула.

– Всё!

– То есть не будете говорить?

– Я Вам ответил: Он для меня – всё!

– И всё?

Тут ведущая спохватилась: Для такого интересного разговора мы, наверное, назначим особое время, если вы все не возражаете?

– Ну скажите ещё хоть два слова! – не уходила студентка.

– Пожалуйста. Вы были когда-нибудь влюблены так, что тот, кто Вам очень нравился, об этом не знал?

– Предположим.

– А Ваша любовь на ощупь была шершавой или гладкой?

– Что?

– Да вот то! Вся человеческая жизнь, собственно человеческая, состоит из вещей более тонких, чем чувственные: из переживаний, чувств, мыслей. Они не имеют физических параметров. Вы запомните авансом и, если хотите, можете поверить мне пока на слово: Бога отрицают или ставят под сомнение совсем не по интеллектуальным соображениям. Бога принимает или отвергает – сердце человека. Если сердце влюблено в своё собственное тело, боготворит его страстные желания, связанные с флиртом, комфортом, сексом, вкусной едой, выпивкой, или другими приятными или экзотическими ощущениями, тогда совершенно ясно: Богу в таком сердце места нет. Про таких людей, а их, что прискорбно, большинство на земле, в Библии говорится честно и сурово: «Их бог – чрево, и слава их – в сраме: они мыслят о земном».

– Ну а настоящий Бог? – не сдавалась студентка.

– Настоящий, или истинный… Тема почти невыразимая. Бог – самый совершенный; Он – вечный; источник жизни, правды, идеал красоты. Но как Его ни назови, всё будет недостаточно, потому что Он больше всякого определения и рассуждения о Нём. Он – Личность. Он – живой. И о человеке-то нельзя никогда сказать ничего окончательного. Любой – больше любых слов о нём. Потому что живёт, меняется. Какие однокоренные слова Вы слышите, когда произносите слово Бог? Богатство, то есть полнота всего, осуществление всех надежд. Богатырь – мощь, всемогущество. То есть вершина, идеал, счастье. Вот к этому счастью, к причине всех причин и к цели всех целей должен стремиться человек со здоровой душой.

– А вот у меня многие из друзей – неверующие, – сказала моя собеседница, уже вплотную подойдя к сцене.

– Всё-о! – прямо закричала ведущая, и любезно улыбнулась мне.

Зал разом облегчённо поднялся, проходы в секунду заполнились гудящей молодостью.

– Если хотите, я продолжу свой ответ на сайте?

Собеседница улыбнулась. Я написал на бумажке наш адрес и протянул ей. Она быстро взяла, не глядя ткнула в сумочку и побежала за друзьями, за теми многими.

А я, помня обещание, спустя неделю отвечаю ей. Не знаю, прочитает ли? Может, и бумажку потеряла. Бывает, шевельнётся что-то в душе, захочет ответа, а жизнь закрутит-закрутит, и уведёт в сторону. Момент бывает упущен.

Итак, продолжение ответа, даже заглавие придумал:

Во что нас бить еще?

Это окрик. Вполне такой культурный, на мой взгляд, исторический: перифраз из пророка Исайи. Это он кричит, не я. Может быть, кто-нибудь на наш крик и обернётся. Потом ещё подумал, и решил всё вместе озаглавить: Если Бог есть, то Какой Он…

О Боге задумывается всякий человек, осознавший себя чем-то большим, чем животное. Я не говорю: всякий верит. В традиционном христианском, или иудейском, или мусульманском понимании. Но думает всякий думающий. Решает для себя. Иногда до трагикомического дерзко: быть Богу, или не быть. Вот одна известная писатель и литературовед, прожившая долгую и мужественную жизнь в СССР в ХХ веке, решила для себя, что – не быть. А не могла не думать об этом вопросе, думавшая о многих вещах. Образованная была женщина. Не думать – это ниже человеческого. Думать и решить отрицательно, это…. Как объяснить? Что-то случилось с человеком, чем-то он увлёкся, погрузился, что-то перестало отражаться в его сердце. К сожалению.

Вообще, можно ли пройти мимо этого вопроса? Сегодня, кажется, можно. Многое вокруг делается для того, чтобы не было ни щёлочки, ни мгновения, в которые бы проникло дыхание Божьего мира в динамичную жизнь современника. Наш современник судьбоносные решения принимает, как теннисист в игре. Думать – это роскошь: надо отбивать. С мыслью о победе. А вопрос ключевой.

Выходит человек под ночное звёздное небо: где он сейчас оказался? На границе двух миров. За спиной дом, в доме свет. Завтра солнечный свет зальёт весь земной мир. И вот он смотрит на то, что открылось, и открывшееся – необъятно. Видит бесконечность, и душа начинает думать о бесконечном.

Думать о Боге можно только правильно. Неправильно – это не о Боге. Современные утверждения «у каждого человека свой бог» или «у меня бог в душе» вовсе не современны. Они стары и удобны, выгодны для тех, кто для самого себя – главный в мире. Иметь такого маленького божочка под рукой, палочку-выручалочку очень неплохо. Нужно мне? Вытащил бога, сформулировал заказ. Не до него сейчас? Пусть сидит там, в так называемой душе. Вот с таким-то, своим богом, обо всём можно договориться. Он не огорчит, не потребует изменить характер, не внушит раздать пол имения на детские дома и больницы, не попросит перестать воровать, или блудить, не накажет за подлость.

На самом деле, с «богом в душе» страшно. «Религия» (слово и понятие) означает «связь». С кем связан тот, у кого бог свой, да ещё в душе? Ясно, с самим собой. В чём грозящая беда? В том, что за обожествлением своего самомнения, удобства, прихотей стоит подыгрывающая нам разрушительная демоническая воля. Разумеется, речь идёт не о том, чтобы в душе не было переживания присутствия Бога. Именно в душе, а не около неё и не рядом, но в самой сокровенной её глубине. Мы знаем, что Бог вездесущ, что Его энергии, как особые невидимые лучи, простираются и в запредельные дали вселенной, и как-то нежно, родительски, согревают сердце человека.

Спросила меня юная прихожанка в храме:

– Вы знаете, вот Бог, с Которым я всегда разговариваю, и дома, ну и там, в университете, к Которому я как-то привыкла уже, Он совсем не такой, как здесь, на службе. Почему?

– А в храме Какой? – спросил я.

– Ну Он такой великий…

– Торжественный?

– Да-да.

– А Тот, что в твоей душе, такой ласковый, родной, близкий?

– Ой да, – обрадовалась девушка, – как раз такой.

Я сказал ей, что это половинки или, если угодно, пропорции целого. Один и Тот же Бог и беспределен, но и близок; непостижим и всемогущ, но и кроток и смирен. Попытка ограничить Его бытие собственной грешной душой выдаёт людей ленивых и самолюбивых до чрезвычайности. Впрочем, как и другая крайность, утверждающая, что Бог далёк и недоступен – она исходит от иного рода потерявших равновесие, но тоже людей материальных, которые предпочитают Свободного Бога (Личность), могущего изменить Свои собственные решения – Его зафиксированному закону, своду правил. Но Бог далёк только от того места, где человек отворачивается от Него. В таком месте действительно темно, там видимость плохая.

Почему ожесточается сердце?

Прямо скажем: нелегко в состоянии стабильной самовлюблённости увидеть, почувствовать сердцем Бога. Нечувствие Бога, богоотрицание и, в конце концов, богоборчество – болезни и темы вечные. Пророк и законодатель израильтян Моисей мужественно добивался исхода Израиля из Египта, в котором евреи изнемогали под игом рабства. Фараон, естественно, израильтян не отпускал. Задача у Моисея была тяжёлая. Но Моисею Бог помогал; Он совершал через своего пророка страшные и невиданные знамения и чудеса, которые могли вразумить фараона.

Некоторые читатели этой истории недоумевают: виноват ли фараон, ведь Бог в Библии прямо говорит Моисею, что ожесточит сердце фараона?

В Воскресной школе при храме шёл урок, и преподаватель объясняла малышам лет пяти-шести, что Бог послушных и добрых детей любит, а непослушных не любит. Одна девочка тут же возразила, даже с некоторым удивлением: Бог всех людей жалеет, потому что Он всех любит! И была права. Бог ни зла, ни следствия его – смерти, не сотворил, но дал человеку свободу выбирать доброе.

Две соседки периодически сталкивались с голодным мальчиком в кровоподтёках и синяках – это мои личные школьные воспоминания сорокалетней давности – и одна всё время кричала и поносила алкоголиков, и наконец дооралась до того, что пожелала всем, и мальчишке тоже: Чтоб вы все сдохли! А другая накормит, раз в неделю вымоет, в школе за завтраки заплатит, хотя у самой своих трое. И когда мать-пьянчужка исполнила пожелание первой: вскоре умерла; вторая мальчика её усыновила. Довольно быстро. Тогда с чиновниками было легче. Этот страдалец стал, кстати, самым удачным из её детей, самым и чутким, и в жизни успешным.

Бог специально не ожесточал сердце первой, как и не размягчал – второй. Хотя сказать бы, при необходимости, наверное мог: Я предложу крикливой женщине раз в три дня смотреть на несчастье её маленького соседа и тем ожесточу её сердце. То есть она сама окончательно ожесточит его, если не захочет нарушить свой покой. И кричит-то она, как избалованные дети, которые не желают видеть и слышать неприятное.

«Моисей и Аарон пришли к фараону и сказали ему: так говорит Господь, Бог Израилев: отпусти народ Мой, чтобы он совершил Мне праздник в пустыне. Но фараон сказал: кто такой Господь, чтобы я послушался голоса Его и отпустил сынов Израиля? я не знаю Господа и Израиля не отпущу». Начинаются знамения от Бога, то есть «казни», но фараоново сердце «не тронулось» после первого грозного вразумления, после второго он «ожесточил сердце своё», от третьей «казни» вновь «сердце фараоново ожесточилось» и оставалось жестоким до последней, десятой, всё возрастая в ожесточении. Неслучайны эти десять ступеней вниз. На каждой фараон мог бы остановиться и вернуться. Но не пожелал.

И всё же ожесточение фараона вызывает меньше горестного недоумения, чем бесчувственность и неблагодарность евреев, чудесно покинувших страну своего рабства, Египет, и ушедших по пустыне в землю, обещанную им Богом. Да, им было трудно, но относительно: скорее непривычно. Они не болели в пути(!), и как только им грозил голод или отсутствие воды – вскоре приходила помощь. Перепела падали на стан евреев, или ручей истекал из скалы. Необходимая, минимальная и, в случае со сладковатой хрупкой манной, однообразная, но главное – помощь. А они роптали и бунтовали. Вспоминали о египетских котлах, рыбе и огурцах, дынях, луке, и репчатом луке, и чесноке. Чрево разговаривало с ними предметней и громче, чем через Моисея Бог.

Когда телесность, материальность побеждает, она идёт в своём победном шествии до конца. Мудро описал это шествие Иван Андреевич Крылов, наш знаменитый баснописец. Написанное им поразительно актуально. Эта басня называется «Безбожники»:

Почему ожесточается сердце? А потому, что человек есть сложное душевно-телесное существо, полноценная жизнь которого обновляется духом. Иерархическая триада. Дух, как сила связи с бессмертным Духом, с бесконечной умной и любящей Жизнью – в этой триаде главный. Ему подчинена душа, которой, по плану Божию, подчиняется тело. Но когда в человеке начинают преобладать материальные настроения, когда в нём обостряется жажда наслаждений и его тело становится чрезмерно чувствительным и предельно требовательным к удовлетворению всех своих физиологических потребностей, тогда нарушается соподчинение, разрушается иерархия: чем чувствительнее, прожорливее и похотливее тело, тем бесчувственнее, грубее сердце.

Всё-таки вредная работа у фараонов! Сохранить душу в море удовольствий и лести, то есть лжи, кому по силам? Редко кому. Но в истории есть примеры духовно светлых, сильных, святых царей и правителей.

Откуда такие появлялись, в чём их секрет? В том, что самым радостным для них было общение с Богом, встреча с Ним в сердце. Они смотрели на мир, как на картину невыразимой красоты, как на книгу, в которой читали о всемогуществе Божием: «Ты дивно велик… Ты одеваешься светом, как ризою, простираешь небеса, как шатёр; Устрояешь над водами горние чертоги Твои, делаешь облака Твоею колесницею, шествуешь на крыльях ветра». Это царь и пророк Давид от полноты души благословляет Господа. Ему как-то отчётливо видно, что отречься сердцем от Бога есть совершенное помрачение ума: «Сказал безумец в сердце своём: «нет Бога». Сказал безумец. Сказал кто-то не обязательно сумасшедший, но утверждающий, например, что ум, это талант комфортно устроиться в жизни. Такой человек умеет хорошо считать цифры, ловко сплетать слова; для такого лишним даром оказывается щепетильность, совестливость. А действительный ум – это другое. Это, между прочим, способность чувствовать жизнь целиком: от глубокой причины до бесконечной цели.

Вера из жизни

Слова Давида о безумце-богоотрицателе удачно вспомнил как-то Митрополит Московский Платон Левшин, и вот при каких обстоятельствах. На приёме у Императрицы Всероссийской Екатерины Второй знаменитый французский энциклопедист Дени Дидро – он был приглашён Императрицей в Россию – решил слегка подтрунить над Московским Митрополитом (по иной версии Дидро встречался с Владыкой в доме одного из московских вельмож) и обратился к нему с речью шутливо-провокационной: «Знаете ли, Монсеньор, философ Дидро утверждает, что Бога нет». Митрополит мгновенно отреагировал: «Ну как же, это не ново: давно уже было сказано». «Неужели? – удивился Дидро. – А позвольте спросить, когда же и кем?» Владыка кратко просветил «просветителя»: «Ещё Давид сказал: «Рече безумен в сердцы своем: несть Бог», а Вы то же самое повторяете, только языком». Дидро, говорят, не обиделся; даже записал сверкнувший – остроумием иерарха – диалог. 

В греческом тексте Библии русскому «безумен» соответствует греческое «морос». Слово когда-то означало паяца, распоясанного кривляку, производившего на окружающих неприятное впечатление. Вообще, слова во времени «живут» своей жизнью, чутко отражают или впитывают перемены в обществе, в психологии и нравственности людей. Вот и «морос» постепенно превратилось в характеристику человека, шокирующего своей безнравственностью; такого типа, само аморальное поведение которого ставит под сомнение его умственное здоровье.

Увы, часты в истории примеры, когда мирных созидателей, терпеливых тружеников или не изменявших присяге воинов, безжалостно преследовала ожесточившаяся часть народа, соблазнённая «мнимыми мудрецами», лукавыми своими вождями. Лидеры-материалисты всегда, и в древнем Египте, и в России ХХ века, на волне мятежа ловко становились фараонами. В нашей стране партия богоборцев, сравнительно недавно, напористо брала власть – всего чуть менее ста лет назад совершалась та кровавая революция – и на её пути тогда встали мужественные люди, верные тихой и светлой Правде. Вот один из многих примеров: в глубине бескрайней Сибири, в середине 1930-х годов, сотрудники НКВД вывезли за город сорок священников (может больше, или на одного-двух меньше). Выстроили всех на краю оврага, спиной к палачам. И началась славная, в буквальном смысле слова славная, казнь. К первому в шеренге подходил чекист и спрашивал: Бог есть? Слыша ответ: «есть», или «да», или «воистину» – стрелял в затылок. И жертва падала вниз, в овраг. Ни один из казнимых не промедлил с ответом, не отрёкся.

Для этих людей Бог был не мыслью, не чувством, но самой первой реальностью. Они, скорее всего, могли забыть о себе, но о самом главном в себе не могли. У всемирно известного человека, которого Бог послал в мир с вестью о победе жизни над смертью, у апостола Павла, есть удивительной надежды и силы слова. Он их написал в письме к молодой Римской Церкви. Звучат они так: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? (…) Ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем».

Достойна особого внимания одна подробность в мысли апостола: от любви нас может отлучить… ну ладно бы смерть! Это понятно. А жизнь? Впрочем, если подумать, то тоже понятно. Иная бездумная, животная жизнь может отлучить нас от источника жизни ещё прежде нашей телесной смерти.

Что-то должно случиться, чтобы душа открылась Богу. Хотя, бывает, и без всяких чудесных случаев совершаются личные открытия; нежданно заполняет душу некая неотмирная радость, проникает в ум и сердце в суете будней. И с чего? Неясно. Но так хорошо. «Повеет вдруг весною…»

Но нередко у внутренней перемены имеется и внешняя примета, хоть малое, но происшествие. Стоял человек на автобусной остановке, и ветер принёс ему листок из Евангелия. Он прочитал, заинтересовался, стал расспрашивать у знакомых: не знают ли они, из какой это книги? Ему принесли весь Новый Завет. Он теперь показывает друзьям тот листок, под стеклом уже, и в рамке, и объясняет: «С этого началась моя новая жизнь».

Письмо к Богу

Бог рядом, ближе, чем можно представить. А человек всегда находится на границе двух миров: видимого и невидимого; идёт сквозь ночь навстречу дню, пересекает день и входит в ночь. Из уже далёких, всё удаляющихся с каждым годом лет Великой Отечественной войны до нас дошло свидетельство внутреннего, как будто внезапного, преображения.

Его, это свидетельство, нашли в кармане шинели на убитом русском солдате. И имя погибшего известно: Александр Зацепа, 1944 год. Всё необычно в найденном листочке, всё дышит такой подлинностью, что какая-либо реакция на солдатские строки, кроме серьёзной, была бы неприличной. Найденное – стихи:

А сколько таких слов, невидимых глазу прозрачных струек, поднималось к небу из воронок и окопов, с больничных коек и из горящих самолётов. «Господи, прости меня за всё!» – орал политрук полка, охваченный огнём в падающем истребителе, а радистка обеими руками прижимала наушники к ушам, инстинктивно страшась, что связисты рядом услышат крик, переворачивающий душу. В разные времена, в прошлом и сегодня, человеческие сердца, как цветы, раскрываются навстречу свету. Но почему не все?

Парашютисты

Люди наблюдательные и мыслящие утверждают, что человеку понимать лучше и правильнее себя и жизнь помогает… да просто изменившийся угол зрения. Надо только приучить себя к вниманию и размышлению. И не забывать того, что с нами происходит.

Несколько лет назад один семинарист – он уже священник и отец семейства – представил мне в качестве сочинения воспоминание о своей армейской службе. Назывался его рассказ «Первый прыжок». Дело было под Омском. Привезли ребят на базу рядом с аэродромом, мороз градусов 35. Ожидание затянулось. Тут команда: прыгать, отжиматься. Ребята ропщут, ругаются вполголоса. Потом оценили правильность приказа: нельзя было застывать перед первым прыжком с парашютом. Наконец загрузились в самолёты. И хотя не раз уже прыгали с вышки, и все правила и приёмы отработали до автоматизма, а всё равно страшно. Летим. Лампочка зажглась. Команда. Почему-то упрямо не верится, что вот уже, настал момент. Первая партия пошла. И нет её. Слегка подталкивают сзади. Шагай. Передние двое как-то закрутились, как в воронку, и понеслись вниз. И вот уже ты летишь со свистом, считаешь по инструкции секунды, так – пора, дёргаешь, встряхивает и… Небо внизу, вверху земля, солнце ослепительное. А вокруг твои ребята, разноцветными бутонами в огромном небе, и из всех наружу рвётся то, что сдерживалось неизвестностью и недавним страхом.

И вот тут, и вот тут всё обнаружилось, в первые мгновения. Кто-то кричал изо всех сил: Господи, слава Тебе! Урра! А большинство, и это замечательно, звали или просто называли первое в жизни слово: мама. Просто – мама. И наконец, пусть и единицы, но и они тоже раскрылись: несколько человек отвратительно и безудержно ругались матом. Вот такой расклад получился в небе: на одном краю свет и чистота; посредине большое земное тепло, которому ещё предстояло, и предстоит выбирать своё будущее – тянуться к чистой жизни вместе с дорогими сердцу людьми, или сползать в темноту. А на противоположном краю – смрад и грязь.

Для Бога человек – не потешка, не забава. Личность. Лицо перед Лицом. Всё подвластно Богу. Одного Он не может Себе позволить: сделать так, чтобы Его все любили. Хотя бы и невольно. Потому что невольная любовь, это что угодно – рефлекс, инстинкт, ложь – но никакая не любовь.

О Боге надо спрашивать, Его искать, о Нём читать, к Нему идти. Тот самый десантник, что написал о первом прыжке и ныне служит священником, на занятиях в семинарии, лишь заходила речь об определениях божественных энергий, о непостижимом и таинственном бытии Творца, весь как-то сдержанно веселел, радовался, становился, как говорится, «весь внимание», и однажды, в конце лекции, взволнованно вздохнул и попросил: «Пожалуйста, Вы рассказывайте нам почаще о Боге».

И человеку надо чаще напоминать, что он бесконечно талантлив и умён, и к тому же жертвенно добр; что он задуман и создан бессмертным, ибо сотворён бессмертным Богом как имеющий неограниченные возможности совершенствования. И все эти возможности Бог вручил нашей свободе. Мы свободны жить, как хотим. А это ох как нелегко. На первый взгляд только кажется: вот счастье привалило, делай, чего душа пожелает. А делать-то надо с рассуждением, да ещё чистыми руками, и любящим сердцем. Иначе таких дров наломаем. И уже наломали, уже. И из всей нашей жизни вытекает, что первый и самый важный вопрос в начинающем рассветать сознании – это должно происходить где-то в детстве, или в раннем отрочестве – не о знаниях и умениях (навыки – техника бытия, но не энергия), а вот о чём: какой Он, Бог? Потому что какой Он – таким должен быть и я.