Выступление на Рождественских чтениях — 16 декабря 2021 года.
«К 350-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ПЕТРА I: СЕКУЛЯРНЫЙ МИР И РЕЛИГИОЗНОСТЬ».
Человек — существо историческое. Отчасти. Эта часть может быть очень большой, и может вырасти до такой степени, что вытеснит все прочие живые силы. А может быть сбалансированной, или даже подчинённой более тонким и высоким влияниям и убеждениям, таким, которые отвечают за бесценную неповторимость личности.
Как существо историческое, человек живёт во времени, в непрерывной смене внешних обстоятельств. Он вынужден постоянно принимать решения, потому что не выходит, не может выйти из ситуации выбора: где бы он ни оказался, он всегда увидит себя — если имеет глаза — на развилке, на распутье. Если не замечает возникающие перед ним разветвления возможностей, едва ли не ежечасно предлагаемый ему выбор между правильным и ошибочным, добрым и злым, жизнью и смертью, то в таком случае, думая, что ничего не выбирает, на самом деле выбирает безволие, безумие, падение, уносится потоком событий, или инерцией истории — в никуда. Выбор — это усилие.
Генетика есть передача и проявление ранее приобретённого, и в нормативном понимании она — наука биологическая. Но в переносном смысле генетическим можно назвать и общественный, исторический модус выражения накопленного опыта. Действительно, мы являемся наследниками тех волевых решений и поступков, что принимали и совершали наши предки и, когда не оцениваем прошлого в свете осознанно усвоенных твёрдых убеждений и постулатов — становимся заложниками исторического движения, отнюдь не нами выбранного; плывём по течению, сплавляемся по нему вниз, как срубленные деревья. Сейчас часто приходится слышать: живая рыба плывёт против течения. Живой человек сопротивляется. Например, когда человек не опускает рук перед наступающими болезнями, депрессией, неудачами, непониманием, старостью.
Традиция важна как воздух, но только в том случае, когда она поддерживает связь с источником. Ведь традиция традиции рознь. И у порока есть свои наследники. Увидеть, к чему приводит заблуждение, куда ведёт вот эта тропа, трудно изнутри. Звук, прижатый к земле, затихает, и оттого люди поднимают колокола высоко. И в гуще толпы не разглядеть её размаха и не увидеть цели, к которой она движется. Чтобы понять и принять полезное решение, надо возвыситься над злобой дня.
Биография плюс история рода, народа — это земное измерение личности, богатое колоритными подробностями бытия. Но над всем дробным должны возвышаться неизменные духовные ориентиры. Какую бы одежду мы ни носили, какими бы техническими усовершенствованиями ни наполнили свои будни, мы стоим перед вечными вопросами: например, что есть верность, или что больше — любовь или жизнь? И что есть смерть: начало небытия или переход? Именно постоянство принципов и идеалов обеспечивает историческую преемственность, оберегает историю от разложения на бессвязные фрагменты.
Являясь существом душевно-телесным, небесно-земным, человек проходит по земле свой отрезок пути, но проходит он его под небом, сверяя своё направление и состояние с внимательной и заботливой Высшей Силой, всевидящим и мудрым небесным Навигатором, Помощником и Покровителем. Конечно же, существование Высшего Разума, Абсолюта было несомненным для людей разных культур и религиозных убеждений, и называли наши предки это Высшее Существо по-разному, по причине возраставшей в истории смутности представлений от забвения начал: именовали и Богом, и Божиим Промыслом, или богами, или внутренним голосом, или безликим роком. Понимание причин жизни и её смысла слабело в тысячелетиях и веках, но вовсе, необратимо, не исчезло.
Последние две тысячи лет, то есть эра по Рождестве Христовом, знала длительные периоды — и это было обусловлено распространением христианских ценностей в культуре европейских народов, главных протагонистов земного прогресса до недавних пор — когда секулярный мир вплотную приближался к религиозному, соединялся с ним, признавал безусловный приоритет неотмирных, трансцендентных ценностей и идеалов. Но с XVII столетия началась эпоха конфронтаций: первой в этой череде была английская революция, за ней последовала русская революция сверху — Петра I-го. Век XVIII завершился революцией французской, а начало ХХ века было ознаменовано в России страшным каскадом великих потрясений — с 1905 по 1920-й годы.
Пётр I был человеком решительной и сочувствующей реакции на секулярные тенденции, набиравшие силы в Европе. Самодержавный монарх, в своём представлении он был главным посредником между Богом и народом. Отсюда его стремление подчинить своей воле все отрасли государственной жизни, и принципиально в качестве равноценных. Потому что высшей ценностью является его власть. В своём политическом манифесте, адресованном Российской Церкви — в Духовном регламенте 1721 года, он заявляет, что именно военная реформа должна быть взята Церковью за образец преобразований, и что в империи, подчинённой единственному хозяину, не может быть никакой институции, руководимой каким-либо одним самовластным лицом, потенциальным конкурентом императора. Симфонии и противостояния Царя Алексея Михайловича и Патриарха Никона не должно повториться.
Машков И. Г. Царь Алексей Михайлович и Патриарх Никон.
Строители советского строя имели в лице Иоанна IV (Грозного), а затем Петра I первопроходцев, пионеров во многих методах руководства государством. К тотальной регламентации и абсолютному контролю стремится, в принципе, по инстинкту самосохранения, любое государство. И диапазон средств для достижения этих задач здесь неразнообразен, даже довольно мал: от тирании до высоких технологий. Общество беспредельного потребления и агрессивного либерализма исповедует свою, своеобразную религиозность: оно возлагает все надежды на грядущее технологическое «всемогущество» и радуется достигающей концов вселенной «благой вести», в ультрасовременном понимании, о всеобщей цифровизации.
На поле открытого внешнего противостояния бороться с этой мирской, всецело материалистической традицией, корнями уходящей в отказ израильского народа от жизни в теократическом, то есть богоуправляемом государстве при пророке Самуиле, невозможно. Да и стоит ли? Может быть, счастье людей состоит в том сытом и восторженном послушании авторитарной власти, которое так ярко описал Достоевский в Поэме о Великом инквизиторе в «Братьях Карамазовых»? Но если комфортабельная казарма или весёлый хлев со всеми удобствами не является пределом мечтаний для человечества, то всемирно-историческая задача христиан заключается в ином: не отдаться историческому течению безоглядно и безрассудно, и не отдаться ему во имя сохранения человечности в человеке, ради достижения им свободы от необходимости.
Повседневность со всем набором насущных вещей, и планирование земного будущего с учётом ошибок прошлого, то есть текущая история — всё это составляет очевидную, ощутимую, реальную материю жизни. В этой материи, в её протекании, то есть в истории — мы укоренены. Мы пребываем в ней телом, плотью. И забота о здоровье и благополучии собственном, и наших близких, и страны — наш долг. Но плод данного человеку времени — мудрость. Умом и сердцем мы призваны над историей возвышаться. Роль педагога в данных исторических обстоятельствах важна и благородна. А общая тенденция, увы, хорошо известна: во все времена агора, площадь, майдан, толпа, демократическое большинство стремилось, по закону духовной гравитации, под собственной тяжестью — вниз. Голосовало и воевало за то, чтобы отказаться от своей свободы, от узкого пути, от напряжения духовных сил. В человеке же надо воспитывать именно человека, а не функцию. Ведь главное в образовании — воспитание нравственной личности, творческой и внутренне свободной.
В сборнике воспоминаний и интервью сотрудников Объединённого института ядерных исследований в Дубне, выпущенном лет двадцать пять назад к очередному юбилею учреждения, был рассказ об одном известном физике. Сборник, скорее всего, был не парадным, в него попали и стихи физиков и математиков, и вообще от него веяло чем-то домашним, задушевным. В рассказе того заслуженного физика выделялся один ненаучный, казалось бы, эпизод. Его спросили, кого он считает своими учителями: и фактическими, и в целом вдохновившими на труд. Он назвал Тамма, Векслера, Флёрова… И ещё, с особенной теплотой, вспомнил своего школьного учителя географии. Географии? Что общего у физики с географией? Нет, ну разумеется: общий у них земной шар и физические законы на нём, вокруг него и далее в бесконечность. Но, всё же…
Он ответил: этот седой старик, непременно чистенький и аккуратный, приходивший в школу всегда в одном и том же пиджаке, был, пожалуй, его самым главным учителем. Он раскрыл во многих своих учениках способности к открытиям и изобретениям, то есть к творчеству. Он научил их думать, и думать нравственно. Его близкий друг многого достиг в биологии, несколько человек просияли в математике. Ещё один, инженер-конструктор, получил две госпремии за вклад в строительство заводов. Оказался среди них и поэт; и историк, специалист по средневековью, профессор МГУ, потрясающий, как охарактеризовал его физик, умница и ходячая энциклопедия. Когда в середине 30-х (1930-х гг.) ребята учились у него, историю свели к классовой борьбе и истории партии большевиков, и Пушкина, согласно авторам новых учебников, волновала в основном борьба за социальную справедливость. Ну ещё женский пол, ножки, но с кем по молодости не бывает.
А географию не тронули: Памир или Атлантический океан идеологически нейтральны. И вот географ, по недосмотру начальства и из-за нехватки кадров уцелевший в советской школе — он преподавал ещё до революции — на каждом уроке минут десять посвящал вопросам, относящимся к искусству мыслить и вообще к душе, но делал это тонко, отталкиваясь от географии, и излагая свой живой материал эзоповым языком.
Например, он описывал неровность берегов Греции, множество бухт, удобных для кораблей, архипелаг в Эгейском море, отсюда переходил к торговым связям греков и финикийцев, и потом оставался шаг до греко-персидской морской войны. А если о войне, то нельзя не сказать об Афинах, о возвышении и падении этого города, о его правителях и знаменитых сыновьях. Оракула в Дельфах спросили, кто из эллинов всех мудрее? Он ответил, что и Софокл мудр, Еврипид ещё более, но мудрейший — афинянин Сократ.
Сократ и ученики.
Понятно, что о Сократе старый учитель мог сообщить немало, взять сведения о нём и его слова из диалогов Платона, или что-то скупое найти в анналах истории. А он, суммируя, говорил об этом гениальном человеке то, в первую очередь, что непременно следовало услышать молодым людям, вливающимся в жизнь могучей военно-индустриальной державы, провозгласившей материализм последней правдой о мире и человеке, и объявившей войну — «безумству храбрых поём мы песню» — Богу. Они, выпускники 37-38 годов, вольются, понесутся в потоке свершений, но их задача, являясь гражданами своей страны, патриотами, сохранить неподкупную совесть. Не превратиться в испуганные и бесчувственные подобия человеков, в винтики государственной машины, но стать совестливыми и честными людьми, способными сказать «нет» лжи и подлости, из какой бы инстанции они ни исходили.
Греки естественными, словно написанными на сердцах, признавали нормы и правила любви, уважения, добровольного признания прав старших, мудрых, облечённых властью. Власти надо подчиняться, а если не согласен, достигни зрелости и издай новые законы. Или мужественно выступи с возражением, но не действуй исподтишка. Женам полезно слушать мужей, юношам почитать старость. И всем необходимо чтить богов.
И вот нежданно появились странные говоруны, софисты, всё подвергавшие сомнению, и за деньги учившие красиво лгать и манипулировать лицами и толпами. Да, говорили они, греки стариков уважают, но есть дикие племена в Индии и целые области, где стариков убивают и едят. Значит, нет ничего общепринятого в человечестве, рассуждали софисты — всё относительно и зависит от текущих интересов и местных обычаев. И всё можно доказать. Съесть, не съесть, разницы нет. Так учил, среди прочих, Горгий. Потому что, подразумевалось, единой истины не существует, а есть только моя выгода и я в центре мироздания. Афиняне приходили в ужас, некоторые в восторг, но человек в поношенной ветхой одежде и босой успокаивал растерявшихся. «Нет, — посмеивался Сократ (это был он), — Горгий не убьёт и не съест старика». Сократ часто замолкал среди бурных бесед, и при этом даже замирал, не шевелился ни мускулом, ни бровью. Однажды простоял в одном хитоне всю холодную ночь, до рассвета. Объяснил друзьям, что в это время внимательно слушал внутренний голос и собеседовал с ним. Сократ утверждал, что внутренним голосом наделён каждый, но далеко не каждый к нему прислушивается. Надо слушать и разбираться — подводил географ своих учеников к выводу — что советует нам совесть. Кстати, обращал он внимание на само слово, что в нём слышится? Сообщаемая весть, или со-вет? То и другое. Кем сообщаемая, откуда, и что советующая? Всё вопросы… А ответите, когда сможете.
Голосом совести говорит в нас неписанный закон, который древнее и прочнее даже конституционных, уголовных и международных. Горгий не убьёт старика, своего отца или отца соседа. Совесть ему пока ещё не позволит. Но в эпоху похода брата на брата и сына на отца — в период всесоюзного Павлика Морозова — это звучало остро и актуально. Учитель рисковал. И прятался в глубину античности, чтобы оттуда докричаться, достучаться до наивных и глупеньких комсомольцев ХХ века.
Ну а Сократ знает Горгия — этого профессионального болтуна, как знает и то, что главное — не речи, а дела. Разглагольствуй о кораблестроении, но лучше построй надёжный корабль. Говори о добре и зле, но лучше покажи, как уклониться от зла и поступить по правде, совершить доброе. Потому что жить целомудренно, честно, любить родителей, супруга или супругу, почитать старших, защищать родину, сострадать и жалеть — этому, оказывается, тоже надо учиться. Да ещё чуть ли не в первую очередь. Это — основа основ. Строить что-либо на другой основе, значит в перспективе оказаться под рухнувшей конструкцией. Не захочешь напрягаться — священник, педагог или родитель — тогда будь готов к тому, что не заметишь, как утратишь силу, навык и смысл, и уже забудешь — на деле — о высоком призвании человека, о благородной, то есть благом рождённой, цели жизни, и вместе со своим подопечным подчинишься конъюнктуре. А старый учитель не позволял душе лениться, внушал, иносказательно, что Христос, а в его речи Истина — Она над бурлящим миром, и Она вчера, сегодня, и во веки Такая же, равная Самой Себе, говорящая прямо в сердце.
Для вводной иллюстрациии используется картина Брусилова С. А. "На распутье". 2009 г.
Подробнее...