Правкруг.рф

У царя Давида было искреннее желание петь, и не просто так петь, а, петь, обращась, к Богу, ради Которого он собственно и жил. У него даже инструмент такой был – псалтирь называется. У этого инструмента имеется 10 струн, по количеству Заповедей Божиих. Совокупность звучания этих струн выстраивается в гармонию. Так и воплощение в жизни Заповедей Божиих рождает гармонию жизни, наводит в ней порядок.

Если задуматься, то в жизни редко можно встретить человека, который не любил бы петь. Нет слуха, голоса, а человек всё равно поёт. Что это? Хорошее настроение? Всплеск эмоций? Или тоска-кручинушка одолела? Всё правильно. Всё так. Это душа человеческая поёт.

Если же посмотреть на иконы (я имею в виду действительно иконы, традиция которых сейчас, слава Богу, возвращается, а не художественные фантазии на религиозную тему), то и в них слышится пение. В свете лампадок и свечей иконы как будто оживают: поёт Христос, поёт Его Пречистая Матерь, поют и играют на трубах Небесные Ангелы, Святые… А вот и Давид со своей псалтирью – перебирает струны, поёт псалмы. На иконе Страшного Суда падшие ангелы затевают свою музыку – бесовский «музон» с плясками злорадства и агонией неистовства.

А ведь икона – это окно в незримый мир. И каждый человек несёт в сердце свой невидимый мир. Его икона – это его собственные глаза, в которых можно не только увидеть, но и через них ощутить этот мир. Человек же неотделим от своего внутреннего мира – того самого духа, который всегда чувствуется при общении с ним: «Царство Небесное внутри вас есть» (Лк, 17:20). И какой это дух, кому мы поём песню, кому молимся (ведь пение – это молитва на самом деле), зависит от того, что мы из себя представляем и что видим. Если видим Бога, который постоянно присутствует во всём, – значит Ему и поём, и молимся. Это и называется страхом Божиим. И тогда мы становимся частичками Неба и Любви. А если видим вокруг себя что-то другое, например, несправедливость (назовите это обидой), ложь или алчность, то тогда наша песня туда и направляется. «Если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло» (Мф, 6;22).

Почему люди, вступая каждый в своей тональности, продолжают упрямо петь какофонию? Потому что в них нет СО – ГЛАСИЯ. Они мыслят каждый по-своему, даже не пытаясь услышать и понять друг друга, каждый на свой лад. И если мы не попытаемся сделать шаг навстречу друг другу, то не будет ни любви, ни пения, и слушать такое станет одним мучением.

Пение, пожалуй, как и молитва — единственное свойство, которое остаётся у души после смерти. Ушей нет, связок тоже, а душа продолжает петь. От того, что это будет за пение: стройная тишина, пышный пафос или рычание металла, зависит и мир, который мы сами себе выбираем в течение всей своей жизни. А ведь творческое начало любви – это и есть тот образ Божий, по которому создан человек. «Вначале было Слово» (Иоанн 1:1), и это Слово пелось, как это удачно изобразил К. С. Льюис в своих «Хрониках Нарнии». Потому-то в ранней Церкви пение и не отличалось от чтения.

В современной же традиции Церкви развилось три основных критерия качества пения: театральность (есть даже такой термин – «концерт», поётся перед Причастием), громкость и быстрота. Как-то после службы ко мне подошёл один приятель и сказал: «Сегодня хорошо пели – быстро». Оказывается, на «Трисвятом» он на каждое слово «Святый» совершал одно крестное знамение, и, если распев оказывался длинным, то ему приходилось подолгу задерживать пальцы на лбу. Выходит, для него крестное знамя мало чем отличается от аэробики. Вот и получается, что человек пришёл Богу помолиться так: постоял, подремал, в лучшем случае умилился исполнением соло, и всё – надо бежать – дел по горло.

Был у меня ещё один знакомый. Бог наделил его не только священством, но и музыкальным слухом. Там, где даже часто не умеющий петь священник обязательно протянет, у него до комичности злобно отрезалось. Вечерня с утреней у нас с ним не превышали и одного часа времени. Думаю, он был бы не против, если б я и литургию прочитал наскоро. Кому мы служим?!

Многие, я полагаю, слышали историю о том, как не сходил, как обычно в Великую субботу, Благодатный огонь в кувуклию в Иерусалиме до тех пор, пока туда не впустили прогнанных за свою, на наш взгляд, «диковатую» традицию кричать и бить в барабаны коптов (у них так молятся). Произошло это потому, что мы порой собственные традиции ставим выше любви и веры. А ведь именно на этих двух столпах построены все десять заповедей. Да и множество славянских народов (в том числе и русский) переняли византийскую традицию пения, которую мы сейчас называем «мечеть». Я сам лично был приятно удивлён, услышав подобное в деревенской закарпатской церквушке. То, что сейчас называют русской традицией, не имеет к ней никакого отношения. Многоголосье пришло к нам с запада со своей итальянской гармонией. Музыка – это плод фантазии людей, по-своему понимающих духовность, и хорошо, если в ней угадываются русские народные мелодии, а то придет на ум пошловатая песенка из кинофильма, и поёшь её Богородице…

У каждого народа своя традиция, и всех слышит Господь. Потому что не в традиции спасение души. «… и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити» (воскресная стихира 6 гласа). Чистым сердцем. Без тщеславия. Без суеты. Без зависти. Без сребролюбия. От этого зависит наше пение и то, кому мы молимся. И кому будем петь по смерти, куда попадём.

Конечно, я тоже не ангел. Но если я каждое утро буду повторять: «Да, я — плохой, но ведь я могу быть ещё хуже!» -  этим я никого не уязвлю, кроме самого себя. Сейчас же я знаю только одно: когда я пою – я существую.

«Только не остави меня, Боже, Так, как оставляю я Тебя» (иеромонах Роман (Матюшин)). И если однажды силы покинут меня, я буду счастлив в это самое время петь Богу. «Поэтому то наш Господь Иисус Христос сказал: в чем Я найду вас, в том и буду судить». (Святой мученик Иустин Философ. Разговор с Трифоном Иудеем. Гл.47). И я стараюсь не задумываться, нравится ли людям моё пение, спешат ли они во время службы, я знаю лишь то, что «стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи» (преподобный Серафим Саровский), и стараюсь в пении максимально следовать этому Духу.