Разделы литургики, как науки (из лекции о. Михаила Желтова):
1. Богослужебный (церковный) устав — изучение богослужения таким, какое оно есть в настоящий момент.
2. Историческая литургика — изучение истории формирования богослужения.
3. Богословие литургическое.
Понимается в двух аспектах:
- догматика, основанная не на святых отцах, а на богослужебных текстах,
- богословская проблематика самого богослужения,
- зачем нужно служить именно так;
-- какой в этом богословский смысл
-- как под это богослужение подвести догматическую богословскую базу.
4. Литургический символизм (литургические интерпретации) — разнообразные обряды и обычаи: их символическое истолкование (не в богословском смысле — видеть в происходящем некие духовные реальности, а в символическом — изобразительном смысле).
Отличие богословия от символизма:
Богословие — это выражение некой духовной реальности, например в богослужении: Евхаристия — это соединение со Христом (богословие может быть достаточно сложным).
Символизм — это некоторая изобразительная ассоциация: например выход свещеносца со свечой может изображать самые разные вещи:
- выход Иоанна Крестителя
- проповедь апостолов, и т.д.
Когда говорят о понятии «богослужения», нередко забывают, что это именно Бог в первую очередь служит человеку. Достаточно вспомнить Евангелие, Тайную Вечерю — Господь умывает ноги ученикам (включая Иуду), но самое главное — преподание Божественных Тела и Крови, и в этом — Дар всему миру и каждому человеку — Царства Божия. В этом событии родилась христианская литургия, которая всегда есть дело Божие.
«Больше всего в мистику христианства, в его Тайную Вечерь, вводит литургия, причастие Тайнам. Нам заповедано искание не чудес, но Чуда, величайшего чуда человеческого бытия: вкушения жизни от Божественного Тела. И это Чудо совершается на литургии». (Фудель С. И.)
Эйнштейн сказал: «Самая прекрасная и глубокая эмоция, какую мы можем испытывать, — это ощущение тайны. В ней источник всякого подлинного знания. Кому эта эмоция чужда, тот утратил способность удивляться и замирать в священном трепете, того можно считать мертвецом».
Таинство Евхаристии по выражению св. Отцов есть "Таинство таинств" или еще его называют Таинством самой Церкви. Не потому, что оно совершается в Церкви, или принадлежит Ей, что конечно так и есть, но потому что в Нем, а значит, в каждой литургии совершается воплощение и явление Церкви, как Тела Христова, которое есть новый народ Божий.
Происходит это в церковном собрании, через участие каждого в нем, участие, а не присутствие. Христианин на литургии не может, не должен быть только зрителем, он — действующее лицо в богослужении. И не потому, что этого требуют традиции благочестия. А потому что от него зависит полнота исполнения Церкви, как Тела Христова.
«Церковь обозначается в таинствах… Если бы кто мог увидеть Христову Церковь, он увидел бы не что иное, как только само Тело Господне… поэтому нет ничего невероятного, что Церковь обозначается в таинствах». (Св. Н. Кавасила)
«Если мы захотим увидеть, что есть Церковь, мы не увидим ничего, кроме одной Евхаристии. Божественная Евхаристия — это образ Царствия Божия. В ней Церковь выступает из настоящего мира и истории и живет там, где время заканчивается, в грядущем». (Митр. Иоанн (Зизиулас))
Евхаристия воплощает в жизнь и выражает единство Церкви, поэтому не может быть специальных Литургий (для детей, студентов и т. д.).
Евхаристия имеет различные смысловые измерения — это Жертва, это воспоминание, это благодарение, это прославление, это явление Церкви. И все они имеют эсхатологический характер, т. е. их нужно усваивать в перспективе тех будущих событий, о которых мы знаем из Божественного Откровения. Так, в евхаристическом каноне есть такие слова (по русски):
«Ты из небытия в бытие нас привел, и отпадших восставил снова, и неотступно делал все, доколе на небо нас не возвел и не даровал нам Царство Твое будущее. За все это благодарим Тебя». И еще: «Воспоминая же эту спасительную заповедь и все, ради нас совершившееся: крест, гроб, воскресение на третий день, на небеса восхождение, по правую руку сидение, второе и славное пришествие вновь».
Т. е. на каждой литургии мы благодарим за уже дарованное Царство, вспоминаем второе пришествие Христа, вспоминаем то, что еще не совершилось, но мы знаем, что совершится. Возможно это, потому-что хотя Евхаристия и совершается во времени нашего мира, сама она ни нашему времени, ни нашему падшему миру не принадлежит. Таинство Евхаристии, литургия, выводит нас в ту духовную реальность, из которой мы можем вспоминать будущее.
Эсхатологическое предназначение также имеет пост (воздержание полное от пищи и воды), предшествующий участию в Евхаристии, т. е. соблюдаемый в ожиданиии пришествия Христа, Когда-то в древней церкви так постились Великим Постом: 40 часов перед Пасхой (не 40 дней) ничего не ели и не пили.
Вокруг служения Евхаристии, как вокруг центра, сплелся венок прочих богослужебных таинств. Все таинства генетически связаны с Евхаристией. В византийский период эти Таинства, как правило, не отделялись от Евхаристии.
- Чин Крещения и миропомазания завершался Евхаристией;
- Рукоположение во все священные степени происходило (и до сих пор происходит) во время Евхаристии;
Ни одно из этих Таинств не воспринималось как «частное» богослужение, как «треба», которая может быть совершена в отрыве от евхаристической общины.
Впоследствии некоторые Таинства отделились от Евхаристии, однако сохранили следы связи с ней. Сохранилось и понимание Таинства как «соборного» действия, даже если оно совершается вне Евхаристии и вне храма, как, например, Таинство Елеосвящения, которое может совершаться на дому. В последнем случае в лице семи священников, которые, согласно уставу, должны совершать это Таинство, Церковь сама приходит в дом к больному.
Из книги митр. Иллариона (Алфеева) «Как придти в Церковь»:
Таинство — не абстракция, а опыт, в котором человек общается с Богом. В таинстве человеческая природа, не теряя полноты человеческого естества, участвует в более высокой реальности Духа. Человечество становится еще человечнее и исполняет свою исключительную судьбу.
Таинство — путь к истинной жизни, к человеческому спасению. Оно открывает дверь к истинному, неискаженному человечеству. И потому Таинство — не магия. Святой Дух не подавляет человеческой свободы, а освобождает человека от уз греха. В новой жизни невозможное становится возможным, если человек свободно пожелает принять то, что дарует ему Бог.
Сама подлинность церковного учения о таинствах подтверждается не логическими умозаключениями или доказательствами, а внутренним опытом и верой. Понятие «Таинство» имеет долгую историю в восточнохристианской Церкви.
В греческих и русских учебниках по догматическому богословию XVIII–XIX веков учение о Таинствах излагалось в категориях латинского схоластического богословия и не имело параллелей в творениях восточных Отцов Церкви первого тысячелетия. На Западе оно сформировалось к XII веку и было догматизировано на Лионском соборе 1274 года и Флорентийском соборе 1439 года (отметим, что на обоих соборах была заключена уния между православными и латинянами).
На православном Востоке первой попыткой систематизации (и схематизации) церковных таинств стал трактат Дионисия Ареопагита «О церковной иерархии», в котором перечислялись:
1) просвещение (Крещение, включая помазание миром);
2) собрание (Евхаристия);
3) освящение мира;
4) посвящение лиц священных;
5) монашеское посвящение (постриг);
6) тайнодействие над усопшим (отпевание).
В том же порядке, ссылаясь на «всемудрого Дионисия», Таинства перечисляет преподобный Феодор Студит.
Учение о семи Таинствах впервые появляется на православном Востоке в третьей четверти XIII века, причем появляется именно в качестве попытки приспособления православного учения к католическому. В 1267 году император Михаил Палеолог направляет Папе Римскому Клименту IV «Исповедание веры», целью которого было заключение унии с латинянами: в это «Исповедание» вошло учение о семи Таинствах, наряду с другими католическими догматами, в частности, о чистилище и о Филиокве.
В XIV веке о Таинствах говорят в своих сочинениях святители Григорий Палама и Николай Кавасила, однако ни один из них не дает список из семи таинств. Такой список появляется лишь в XV столетии у святого Симеона Солунского, который упоминает следующие Таинства: Крещение, Миропомазание, Евхаристия, покаяние, священство, брак, елеосвящение. Однако в раздел, посвященный покаянию, он включает полное описание монашеского пострига.
В XVII веке учение о семи Таинствах становится на православном Востоке общепринятым, но лишь в конце XIX и в XX веке, параллельно с возрождением интереса к творениям Отцов Церкви, православное богословие начало освобождаться от искусственного и схематичного представления о Таинствах, характерного для средневекового латинства.
Сам термин «таинство» у святых отцов употребляется не столько для обозначения священнодействий, сколько для указания на «таинство спасения» в более широком смысле. Так например, Григорий Нисский говорит о «таинстве христианства», имея в виду всю совокупность христианского предания.
Как уже говорилось, современное словоупотребление различает Таинства и обряды. К числу последних относятся священнодействия, которые по всем признакам сходны с Таинствами, однако не включены в число семи Таинств. Разделение на Таинства и обряды настолько же условно, насколько условно выделение семи Таинств из всех церковных священнодействий. Некоторые современные богословы называют обряды «меньшими Таинствами», тем самым подчеркивая их сакраментальный, таинственный характер. Количество существующих церковных обрядов не поддается исчислению. Некоторые обряды существовали в древности, но вышли из употребления; другие, напротив, создаются на наших глазах.
Подробнее...