2 июля 1961 года, мировая знаменитость Америки, Эрнест Хемингуэй, покончил с собой выстрелом из охотничьего ружья. В памяти мира не только неповторимый литературный талант, засвидетельствованный нобелевской премией, но и незаурядная биография — например, охота на собственном катере на германские подлодки в Атлантике.
Но что такое на самом деле эта память, как реальность? Перечитывание книг, восхищение даром, безвозвратно уничтоженным, профессиональное литературоведение, посвященное писателю?
Только самому Хемингуэю от этой памяти ни холодно, ни жарко. В той памяти, в которой личность возрождается и совершенствует свою естественную, т. е. настоящую, неповрежденную природу, писателя нет. Добровольный отказ от дара жить — это тоже реализация свободы, из-за которой жизнь похожа на альпинизм без страховки. Вообще от такой свободы может быть жутковато. Ведь ошибиться так легко, а цена ошибки может быть бесконечно тяжелой. Почему Бог ставит человека на такое острое лезвие риска? Почему бы Ему не принимать за него хотя бы самые важные решения?
Теоретически это «почему» понятно. Невозможно быть принудительно свободным. Но усвоить практически, что свобода и личная ответственность — суть одно, архисложно. И как в уме все это не переворачивай, освобождение не произойдет, пока не будет совершен труд исполнения Божиих заповедей. Звучит тривиально, но в христианстве действительно нет сакральных секретов, подобных золотой рыбке, исполняющей желания. Чтобы душа заблестела золотом, нужно ее долго и упорно шлифовать.
Но что делать сейчас, пока туман духовного невежества не рассеян, со страшными вопросами, на которые нет ответов. Дети, взявшись за руки, прыгают с небоскреба. Куда? В ад?
Надо все-таки потерпеть, подождать с ответами, пока ум не смирится с собственным бессилием и не откроет себя той мудрости, которая не колеблется от сомнений и вопросов. Не мы источник этой мудрости и даже когда встречаемся с ней в Церкви, привычно применяем против нее столь любимое умом средство — критический анализ. И опять — тупик вопросов и сомнений, которых в Церкви на самом деле нет. Как нет самоубийц вообще, а есть трагедия конкретной личности . Поэтому М. Цветаеву, например, Церковь помнит в своих молитвах. И самого факта церковного решения должно бы быть достаточно, но привычка задавать «умные» вопросы сильнее. А как быть с фактом ее кончины? Или с ее возмутительным творчеством: «Нежной рукой отведя нецелованный крест».
Как будто недостаточно просто сострадания, которое не требует возмещения справедливости, не решает, кого отпевать, а кого нет. Для сострадания «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе: каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе.»
Это слова английского священника и поэта Джона Донна, которые Эрнест Хэмингуэй взял эпиграфом к своему знаменитому роману.
Иллюстрацию предоставил "Фотобанк Лори".
P. S. Перед смертью Хэмингуэй много времени провел в психиатрической клинике.
Подробнее...